Портрет уважаемого человека
Шрифт:
— Что ты хочешь сказать? — спросила Бетти. — Что работаешь ты один, а я лентяйничаю? Хозяйство, и ребенок, и все прочее — это, по-твоему, ничто?
— Пожалуйста, не кричи так.
— Нет, буду! А кстати, я вовсе и не кричу. Я тебе надоела? Так уходи! Я тебя не держу. Мне тоже надоело, и уже давно.
Вот и договорились! Она зарыдала и выбежала из комнаты.
После таких сцен — в последнее время она их иногда устраивала — я обычно шел к ней и утешал ее. Но на этот раз я не встал с места. Я сказал себе: «Ее надо воспитывать. Не то она в конце концов
Мы не стали мириться. Просто на другой день заговорили друг с другом, будто ничего не случилось. Вечером Бетти пошла в театр. На обратном пути из конторы я подумал, не купить ли ей шоколаду. Но сказал себе: «Нет, она подумает, что я прошу прощения за вчерашнее. Этого мне, честное слово, не нужно». Не стал я также ждать возвращения Бетти и рано лег спать.
Постепенно между нами встало что-то новое, чего раньше не было или чего я по крайней мере не замечал: Бетти начала меня презирать. Она считала меня необразованным, и если не говорила прямо, то все же я это чувствовал по ее тону. На кухонном буфете лежала какая-то бумажка. Я взял ее в руки и машинально спросил:
— Что это?
Бетти буквально вырвала листок у меня из рук.
— Это театральная программа, тебе неинтересно, — сказала она.
Теперь Бетти часто ходила в театр — иногда в сопровождении Мелани. Когда мы собирались все вместе, женщины могли с увлечением спорить о достоинствах того или иного актера, а старый Гассер в это время что-нибудь рассказывал мне в своей сочной, грубоватой манере. Во время одного из этих «интеллигентных» разговоров между дамами Мелани вдруг обратилась ко мне и спросила, не нахожу ли я, что новый актер неуверенно держится на сцене. Но не успел я ответить, как вмешалась Бетти.
— Ах, не спрашивайте у моего мужа о таких вещах! — с язвительным смехом сказала она. — Он никогда не ходит в театр. Он думает о делах.
Удар был настолько грубый, что даже Гассер поднял глаза.
— Спокойнее, красавица моя! — заметил он. — Каждый должен думать о своих делах и справляться с ними.
— Если бы он только справлялся! — возразила Бетти, и я не понял, хотела ли она упрекнуть меня в том, что я не добился большего успеха, или же она говорила без особого умысла. Я сдержал резкий ответ, готовый сорваться с языка, и произнес с особым ударением:
— Я, безусловно, с ними справлюсь, можешь быть в этом уверена.
Весной началась подготовка к выборам и внесла желанное разнообразие в мою монотонную жизнь.
По вечерам мне приходилось чаще заниматься делами партии, и раза два я даже произносил небольшие речи. Я всегда основательно готовил их, и они обычно встречали одобрение. Поздней ночью я шагал один по тихим дорогам, по которым почти двадцать лет назад гулял с Сюзанной, и бормотал наизусть свою речь. Но в лесу, убедившись, что поблизости никого нет, я часто начинал громко говорить с деревьями и заучивал жесты, подходившие к каждой фразе.
Затем настал день, когда в дом прислали избирательный листок, в котором стояло и мое имя, а немного повыше — имя
— А, значит, он уже отпечатан!
Но позже, оставшись один, я взял в руки листок, долго рассматривал свое имя и сравнивал с другими. Мне казалось, что каждый здравомыслящий житель города должен отдать голос именно за меня. Любой другой кандидат так или иначе вызывал мое неодобрение: этот был ученый и потому далек от жизни, тот — простой слесарь, у третьего было смешное иностранное имя, так что нельзя было понять, откуда родом его дед или бабка.
Что меня выберут, было мне совершенно ясно; тем не менее я пережил несколько волнующих дней. Во время вечерних прогулок я не раз направлял шаги к ратуше, останавливался на несколько мгновений перед ней и представлял себе, как буду подниматься по этой лестнице в обществе почтенных мужей, как все будут приветствовать меня: «Добрый день, господин городской советник!»
Наконец пришло воскресенье. Утром я неторопливо отправился на избирательный пункт и бросил в урну бюллетень со своей фамилией. Я сдержанно кланялся направо и налево, в том числе и людям, совсем незнакомым, ибо говорил себе: «Кто знает! Может быть, ему известно твое имя!»
Потом мы весь день сидели дома. Равномерными струями лил дождь. Бетти читала книгу, Тедди забавлялся своей железной дорогой, а я с надеждой устремлял взор в промокший мир.
— Папа, поиграй со мной! — попросил Тедди.
— Не хочется! — ответил я.
Более важные мысли занимали меня, чем вопрос, правильно или неправильно переведена стрелка у станции. Часы ползли удручающе медленно. Я думал о множестве счетчиков голосов, которые вот теперь заняты определением результатов. Только бы все сошло гладко и мое имя не было по ошибке пропущено!
«Собственно, я уже городской советник, — сказал я себе, и мне захотелось выйти под дождь и показаться народу. — Тяжкую ответственность взваливаешь ты на свои плечи!» — пожалел я себя, хотя и не понимал этого в буквальном смысле. Тем не менее я серьезно решил делать все, что могу, для общего блага.
Точные результаты стали известны лишь на другое утро. Я не был избран, Шах — тоже. Угрюмый и какой-то отупевший, принялся я за работу. Мои служащие хихикали за моей спиной. Но я не обращал внимания, у меня было слишком гадко на душе. За обедом Бетти попыталась меня утешить.
— Удастся в другой раз, — сказала она.
— Оставь! — отклонил я этот разговор. — Все в порядке!
Глава семнадцатая
Во второй половине дня позвонил Шах. Он смеялся, но его смех звучал искусственно.
— Кто бы подумал, — сказал он. — А у тебя еще меньше голосов, чем у меня.
— Да, — коротко ответил я. — Но все это не важно.
Мне было противно говорить о своем поражении. Противен был и Шах с его медовым голосом, противна вся жизнь. Кроме того, я знал, что в конторе за стеной секретарша навострила уши и злорадствует.