Портреты из жизни командировочного

Лепрекон

Наутро только все и обсуждали ночное происшествие. Как и что там было дальше, мы не знаем. Не любят военные подробности в "свет выносить". Одно скажу. Лейтенантиков утром уже не было. Может, сами попросились уехать. Кто знает? Но! Останься они хоть на несколько дней – их бы "заклевали подколками". Вот такая история там произошла. Кстати, баня у них замечательная".

Евреич закончил своё повествование в полной тишине. Весь самолёт слушал. А про баню он накаркал. Там тоже кое что произошло. Уже в моём присутствии. И по иронии судьбы – лейтенант, выпускник того же Минского отличился. Но об этом, как – нибудь, в другой раз.

Евреич в шоке

Мы с Евреичем сидели в

шезлонгах и потягивали пиво. Не ахти какое, но главное – свежее. И вообще, этот вечер располагал к праздной лени, болтовне и тому подобному "ничегонеделанью". Подошедший дядя Вова, сглотнул слюну и спросил:

– Вовка, а у вас с Юркой на троих пива наберётся? Уж больно вкусно вы попиваете. Не спеша, с лицами такими, одухотворёнными.

Заглянув в наши закрома дядька приуныл:

– Ох, как же неохота топать. Юрка, будь другом, уваж пожилого человека, магазин недалеко. С сопки, вниз, с километр, ну и вверх – столько же. На, держи деньгу.

Протянул червонец. Я спросил:

– Дядь Вов, тебе сколько?

Тут они с Евреичем засмеялись и он выдал:

– Да хоть на все!

Я с сомнением глянул на него и говорю:

– Так это же больше полсотни бутылок! С ума сошёл? Как я их допру? Да и не вылакаешь ты столько. Ну и это, я точно знаю, твоя последняя десятка. Так что, не придуривайся – сколько тебе взять?

Мои дядьки прекратили смех и Евреич изрёк:

– Соображает юноша наш. Не то, что Славик на Кумбыше. Такое отмочил… Я в шоке был. Помнишь, Вовка?

Когда я вернулся, дядя Вова открыл бутылочку и глотнув, кивнул – "мол, слушай". И начал.

"Мы с Вовкой, Михалычем, Славиком и слесарем, по кличке "Чунга – Чанга", в декабре какого-то лохматого года, застряли на Кумбыше. Туда, в это время, только на вертолёте можно было прилететь. Скука смертная. Мы с Вовкой ушли в баню к военным, а эта троица уж очень выпить захотела. А где взять? Остров в Белом море. И ничего больше. Михалыч извёлся весь. Всех обошёл. Ни водки, ни спирта. Только и было что из многоградусного, одеколон, тройной, в лавке местной. Всё. Михалыч что – то шепнул Чунге – Чанге, тот кивнул – "мол-согласен". Михалыч Славика подозвал и говорит: "Сгоняй в лавку, возьми тройного." А тот И спроси: "Сколько брать?" Ну а Михалыч ему: "Да на все!" Тот кивнул молча и ушёл. А когда вернулся, у Михалыча глаза на лоб полезли. Он действительно принёс "На Все!" А Михалыч ему четвертной дал. Двадцать пять последних рублей. А если учесть то, что один флакон на Севере стоил рубля полтора, вот и считай – сколько Славик притащил. Мда. Извечный русский вопрос- "Что делать?" В смысле, с таким количеством…

Мы вернулись с Вовкой из бани… Спали в помещении для "партизан". Кровати в два яруса. Плафоны на потолке. Высота от пола до потолка, метра четыре. И видим мы такую картину. Чунга – Чанга прыгает с кровати на кровать, по – верху и головой "играет в футбол", то есть, в прыжке бьёт своей башкой по плафону. Два уже разбил. Стёкла на полу. Главное – ни одного пореза. Михалыч лежит на нижней койке, торчат только пятки и нос. Картина, как в морге. Ни звука, ни движения. А вот когда мы подошли к кровати, на которой лежал Славик, то слегка обалдели. Сам посуди. Лежит наш орёл, раскинув руки, в рваной на груди тельняшке. Он же на подводной лодке служил срочную. Лицо подушкой накрыто. Слышим – стоны, плач, всхлипы. Поднял я подушку… Славиково лицо в слезах, мука какая – то на нём, глаза закрыты, вот рот открыт и этот рот поёт с жуткой тоской: "…когда усталая подлодка, из глубины идёт домой…" И всё это сопровождается подвыванием таким, собачьим, что ли…

Смеялись мы долго. Как и Славик пел, до слёз. Да, девять пустых флаконов на полу валялось. Наутро Вовка им, на правах старшего, "звездюлину" конечно выписал. Особенно Чунге – Чанге. За плафоны. Ну вот, в принципе, и всё. Так что, видишь, как оно может получится, если не подумал и сделал. Спроси,

как ты, к примеру, может и не обожрались бы так".

Мы потягивали пивко в шезлонгах втроём и улыбались. Вечер был тихий и спокойный. Каждый думал о своём, но… Мне кажется, что у всех в голове была песенка про Чунга-Чангу.

Евреич, дядя Вова и стакан портвейна

Тряхануло нас основательно. Самолёт резко провалился в воздушную яму. Тихо стало очень. Нехорошая такая, прямо скажем, тишина. Дядя Вова потёр ладонью свой затылок и повернувшись к Евреичу сказал:

– Вовка, ну сколько десятилетий тебе талдычить – не клади тяжёлое на полку над головой! В багаж сдавай! Ты что, опять кирпичей в сумку напихал? Больно же ведь.

Евреич сидел насупившись и молчал. Понимал – виноват. Он – то, у иллюминатора место себе взял. Дядя Вова по центру, ну а молодняк, в моём лице, у прохода. Так что, Евреичев груз шлёпнулся аккурат в самую серёдку. Точно на седую шевелюру дяди Вовы. После паузы, во время которой Евреич запихал своё добро снова на полку, дядя Вова произнёс:

– А помнишь, как стакан полетел, Вовка?

Евреич засопел довольно, мол "гроза" миновала и кивнул:

– Как такое забудешь? С ног до головы, весь генеральский мундир окропился.

Я встрепенулся:

– А где? Какой генерал?

Евреич, смотря перед собой, произнёс:

– Вовка, ты у нас – классный рассказчик. Так что – прошу. Просвещай молодёжь.

"Ну, Юрка, слушай. Было это, ну в общем, какая тебе разница. Давно. Рубль с Лениным, юбилейный, в оборот вышел. Мы с Вовкой (тут он кивнул на Евреича) отработали по семьдесят пятому комплексу и собирались домой. С Байконура. А самолёт наш, не совсем готов был. Кому охота торчать и ждать? А тут военные и говорят, что, мол сам Курушин на своём служебном самолёте в Москву собирается и мы вас к нему "на хвоста" и засунем. Только попросили не отвлекать генерала в дороге. В общем – не шляться без надобности по салону. Ну ладно. Загрузились мы в "телегу", в гостевой салон. Сидим тихо. Потом нарды всё – таки достали и стали тихонечко костями греметь. Была у нас с собой одна единственная бутылка "777", три топора, ну ты знаешь, о чём речь. Так вот. Взлетели. Генерал со свитой в своём салоне, мы двое, в гостевом. Решили крылья обмыть. Только я бутылку открыл – бац! – дверца распахнулась и – сам Курушин! В парадном мундире! А я в стакан уже налил. Немая сцена. Он в карман руку сунул и вытащил рубль новый, юбилейный. С Лениным. Бросил на столик и говорит:

– Я тоже участвую.

Мне как – то не очень хорошо стало. Да ещё в голове завертелось: "Ишь ты, замашки – то у Вас, таааищ генерал, барские какие – то. Добром не закончится."

Только подумал об этом – оно и произошло. В общем, вышло вот что. Генерал медленно подносит стакан к губам, локоть выше эполета – строго! И когда начал стакан – то опрокидывать, тут – то наш самолётик и попал в яму воздушную. Ты физику в школе учил, так что, нечего тебе рассказывать много. Винище из стакана "скакануло" вверх, ну и потом, небольшим потоком, вниз. А руку он дёрнул тоже вверх. Вот и окатил себя и свой парадный мундир портвейном, от макушки и до низу! Вонь сразу от этой бормотухи жуткая пошла. Но он молодцом оказался. Стоит весь в лиловой краске, смеётся и говорит:

– Ну и дрянь вы мужики пьёте! Сейчас что – нибудь получше добудем.

Ушёл. Мы с каменными лицами. Смеяться или нет. Не доходит пока. Тут дверь опять открывается и снова генерал, с бутылкой коньяка. А за ним адьютант блюдечки с закуской тащит. В общем – долетели весело. Сколько всего интересного друг другу рассказали… И про космонавтов и про то, как на ракетных стрельбах что смешного бывало. А рубль этот я берегу до сих пор".

Интересно, а как себя бы повёл современный генерал в подобной ситуации?