Портсигар с гравировкой
Шрифт:
– Как ты доехал, любимый?
– Прекрасно! Мне очень повезло. Приехал поздно, сидячих мест уже не было. И тут вдруг сосед наш Аркадий Яковлевич пригласил к себе в купе первого класса.
– То-то от тебя коньяком разит…
– Ух ты! Неужели коньячный перегар от водочного отличаешь? Тебе бы в сыщики.
– Как сына рожу, так сразу к тебе на службу и поступлю.
– А ежели дочь?
– Ты же сына велел. А я жена послушная. Ужинать будешь? Груня утку запекла.
– Конечно, буду. И водку пусть подаст.
22 июля 1873 года
По воскресеньям Иван Дмитриевич всегда отсыпался, потому проснулся около полудня и потом ещё минут пятнадцать просто лежал на перине, наслаждаясь расслабленностью мышц. Наконец, поднявшись, облачился в тяжелый шлафрок и, миновав застекленную веранду, вышел в благоухающий запахами сад, где на столе его ожидали самовар, сдоба и вазочки со свежесваренным вареньем.
– Ванюша, милый, с добрым утром, – привстала Геля, чтобы налить мужу чай. – А я уж будить тебя хотела. Ведь ежели столько спать, голова болеть будет. Груня, Груня, жарь барину яичницу. А ты, Ванюша, пока домашней колбаской закуси. С пылу, с жару, вчера ещё хрюкала.
Иван Дмитриевич устроился на стуле, пристроил к халату салфетку и, взяв нож, щедро намазал сдобу чухонским маслом. Тут же, откуда ни возьмись, явился кот по кличке Котолизатор и стал тереться об ногу.
– А ты тут растолстел, мерзавец, – потрепал любимца по загривку Крутилин.
– Ещё бы! – согласилась с мужем Ангелина. – Столько ловит мышей, что сам уже съесть не может. Потому каждый день приносит парочку на кухню в подарок Груне. Да, кстати, ты вчера сказал, что ехал вместе с Аркадием Яковлевичем.
– Да.
– А это точно был он? Сахонину за пятьдесят, он выше тебя, лысоват, глаза карие, бородка-эспаньолка…
– …золотой брегет на цепочке, серебряный портсигар с гравировкой, голубые солитеры на запонках. Конечно, он. Ты же сама нас знакомила. А почему спрашиваешь?
– Парашка, его кухарка….
– По основным кушаньям или по десертам? – со смешком уточнил Иван Дмитриевич.
– По основным, – не подхватила шутку Геля. – Парашка с нашей Груней приятельствует. Забегала сегодня с утра. Сообщила Груне, что барин вчера с города так и не вернулся….
– Как это?
– Груня виду не подала, хотя наш с тобой разговор вчера слыхала. Ну, чтобы не пугать Веру Васильевну, супругу Аркадия Яковлевича. Та уверена, что муж поменял планы и заночевал в городской квартире и вернется сегодня, утренней машиной или вечерней.
– Нет, погоди, мы вместе вышли из вагона. Я поехал на извозчике, а Аркадий в буфет направился….
– Может, ещё выпив, решил в Питер вернуться? В час ночи туда следует машина.
– Вряд ли… Хотя… Надо бы проверить. Пойду, переоденусь.
– Поешь сперва.
– Успеется. Отправь Груню за извозчиком.
–
– Да бог с ней, с яичницей.
Геля, кряхтя из-за живота, в котором сучил ножками уже юркий младенец, отправилась на кухню, где наказала Груне сперва подать яичницу и только потом бежать за извозчиком. И искать его ровно четверть часа, чтоб Иван Дмитриевич успел позавтракать.
Торопливо поев, Крутилин уселся в экипаж, которым правил богатырского вида детина. Доехали быстро, с ветерком.
– Обожди, – приказал детине Иван Дмитриевич.
Он поднялся на дебаркадер, в центре которого стояло деревянное, выкрашенное желтой краской здание вокзала третьего класса, где размещались кассы и буфет. Открыв дубовую дверь, Крутилин вошел в пустое обшарпанное помещение, в котором скучали кассир, телеграфист, два жандарма и одетый в белые штаны с рубахой буфетчик.
Тот улыбнулся нежданному посетителю:
– Чего изволите? Водка, вино, бутербродик?
– Аркадия Яковлевича знаешь?
– Сахонина-то? Как не знать… Можно сказать, лучший клиент. Французский коньяк двадцатипятилетней выдержки исключительно для него держу.
– Вчера вечером он заходил?
– Ну, конечно. Всегда заходит по приезде.
– Долго сидел?
– А вы с какой стати интересуетесь?
– Я – начальник сыскной полиции.
– Ой, пардоньте. Аркадий Яковлевич выкушал стаканчик, а потом и Дорофей подъехал, наш извозчик-старожил. Аркадий Яковлевич исключительно его езду предпочитает. А у них с Дорофеем обычай перед дорогой выпить на облучке, это у них «на посошок» называется, потом Аркадий Яковлевич забирается на Лапушку…. Но вчера не смог. Потому что уже в зюзю был. Помог я его погрузить в коляску, они уехали. Вот и всё.
– Куда ж он делся? – в сердцах спросил Крутилин.
– Что-то случилось? – испуганно уточнил буфетчик.
– Не знаю, пока не знаю, – бросил на ходу Иван Дмитриевич, выскакивая обратно на дебаркадер.
Добежав до коляски, скомандовал богатырю:
– Обратно в Третье Парголово. Дачу, что снимает Сахонин, знаешь?
– А то!
– Тебя как звать-то?
– Архипом, ваше благородие.
– Гони давай, Архип. Похоже, Парашка что-то напутала. Или Груня её неправильно поняла.
Через четверть часа Крутилин вошел в сад Сахониных. Там тоже был накрыт стол, за которым сидели хозяйка, Вера Васильевна, пожилая полноватая дама в шелковом синем платье; её племянник Борис, судя по тужурке, студент института путей сообщения; Андрей Юрьевич Перескоков, мужчина средних лет в поношенном двубортном сюртуке, и его жена Зоя, миловидная брюнетка в легком летнем платье.
– Ой, Иван Дмитриевич, – поднялась со стула Сахонина. – Какая честь для нас!
– Добрый день, дамы и господа, – приподнял шляпу Крутилин. – Аркадий Яковлевич дома?