Португалия, Апрель - июль 1976
Шрифт:
...Попытке путча 5 ноября 1975 года предшествовал ряд событий. Сто двадцать три офицера парашютного полка "Танкуш" ушли из казарм: "Мы не можем выполнять свой долг, когда нас окружает неуправляемая анархия, инспирируемая сверху. Мы не можем быть фиктивными командирами и поэтому отдаем себя в распоряжение главкома ВВС". Тогда выступили солдаты - двинулись в столицу.
Неизвестно, кто дал приказ парашютистам "Танкуша". Неизвестно, был ли такой приказ вообще. Если он был, то выгоден он был ультраправым в такой же мере, как и ультралевым. Парашютисты выступили, захватили базы ВВС
В отличие от путча Спинолы, ультралевый путч на первых порах удался.
Президент Кошта Гомеш обратился к восставшим с просьбой перейти в его подчинение и прекратить анархию. Восставшие ответили отказом. К ним присоединился полк "Ралиш", расквартированный в столице, а затем и полк вооруженной полиции. Штаб ВВС был захвачен, начальник штаба арестован. В этот критический момент командир полка "командос" Жайме Невеш по приказу оперативного центра был срочно передислоцирован в Лиссабон. Полк Невеша менее чем за сутки справился с путчем. Каравалью и начальник штаба сухопутных сил Фабиан, а также трое их единомышленников, были выведены из Ревсовета, а затем арестованы. КОПКОН был распущен. Началась "чистка" в газетах и на ТВ - много левых было уволено, в том числе и те, которые не имели никакого отношения к Каравалью.
Мэрвин Хоу из "Нью-Йорк таймс" не торопился с выводами. Он ждал. Он терпеливо ждал более двух месяцев, прежде чем дать свой анализ "португальской тенденции".
"Цель правительства премьер-министра Пинейру ли Азеведу состоит в том, считает он, - чтобы восстановить законность и порядок. Для этого адмирал хочет провести целый ряд мер - начиная с введения новых правил уличного движения и кончая освобождением бывших агентов политической полиции, находящихся под стражей без предъявления обвинений с самого начала революции. Это будет означать также пересмотр провозглашенной революцией спорной программы аграрных реформ и возвращение незаконно захваченных земель.
Министр иностранных дел Мелу Антунеш признает, что страна нуждается в помощи Запада. Недавно он ездил в Брюссель, надеясь получить от "Общего рынка" срочный кредит на 180 миллионов долларов. Одновременно португальско-американская комиссия начала разрабатывать условия соглашения об американской помощи, которая, возможно, достигнет 200 миллионов долларов за полтора года.
Главная забота правительства - это катастрофическое состояние экономики. Объявлена программа экономии, но приняты лишь отдельные меры - временное замораживание заработной платы, новые налоги, импортные пошлины и кое-какое повышение цен. "Никто не может идти на риск, связанный с более непопулярными мерами, по крайней мере до выборов, - иначе народ будет голосовать за возврат фашистов к власти", - сказал один высокопоставленный чиновник. И он не шутил".
Хоу ждал не без причины. В Португалии прошлой зимой была критическая ситуация. Возможность атаки на демократические завоевания находилась в руках тех, кто мог пойти на это, а мог не пойти. Можно
Победила разумная точка зрения. Победил центр, который решил сохранить за народом право сделать выбор через пять месяцев - 25 апреля 1976 года.
Вопрос о том, за кого будут голосовать, и позовет ли народ к власти правых, чтобы они положили конец "непопулярным мерам", должен был решить тот воскресный день 25 апреля, ради которого я и прилетел в Лиссабон.
...Лиссабон. Авенида "5 октября". Над выходом - красное знамя, серп и молот, буквы - ПКП ("м-л"). Расшифровка: "Коммунистическая партия Португалии, марксистско-ленинская". Массивная дверь. В дверь врезан тюремный глазок. Меня долго, изучающе разглядывают, потом что-то спрашивают по-португальски.
– Инглез, - говорю я, - абле инглез?
Молчание, сопение, шаги. Рассматривает теперь уже кто-то другой.
– Кто вы?
– говорят наконец по-английски.
– Журналист.
– Откуда?
– Из пресс-центра Гульбекяна. Я аккредитован на выборы в Ассамблею республики.
– Какую страну представляете?
("Господи, помоги! Только б здесь не было финнов!")
– Я из Хельсинки.
– Коммунист?
– Независимый.
– Как зовут?
("Полицейский допрос прямо-таки, а не свобода слова!")
– Хьюлли Симмонен.
Дверь открывается. На пороге - трое громил в джинсовых костюмах. Под потолком - тюремная лампочка. Шагаю из солнечного дня в холодный мрак. Дверь закрывается, щелкает замок.
– Это ваша машина?
– спрашивает один из парней.
– Да.
– Странный номер.
(Черт возьми, это ж машина нашей "Межкниги"! Но ведь Ратмир Уфаев, "межкниговец", сказал мне, что номер не дипломатический!).
– Я взял машину у приятеля.
– Кто он такой?
– Если вы не хотите говорить с журналистом - откажите без обиняков, а допрос устраивать ни к чему.
Парни переглядываются.
– Подождите, - говорит один из них и быстро поднимается по лестнице - там и вовсе темень, даже лампочки нет.
("К окну бы поближе. А окон нет. И дверь не вышибешь. Отлупят ведь, дьяволы, за милую душу отлупят".)
– Покажите ваш паспорт, - говорит второй.
– Я не ношу с собой паспорт.
– В каком отеле живете?
– А вы?
– Что?!
– Где вы живете?
– Где надо, там и живу! Если хотите говорить с нашим вождем, отвечайте на вопросы.
Спустился первый громила, коротко бросил:
– Пошли!
По темной лестнице вверх; на полу множество окурков, паутина на потолке, смрадно, грязно.
– Ждите.
Сажусь на барское кресло, прожженное в нескольких местах: прожигали, видно, не случайно, а намеренно - "боролись" с частной собственностью. А кресло-то позапрошлого века, его б в музей. Можно было бы понять, окажись оно в нищей крестьянской хижине, у неграмотного человека, а эти ведь по-английски шпарят, студенты ведь, а тут за обучение большие деньги драли, учиться могли дети богатых людей, с ы н к и ведь здесь, в революцию играют!