Португальские каникулы
Шрифт:
– А что за картины вы пишете?
– спросила она.
– Портреты за 15 минут, для заработка. И настоящие картины.
– Можете показать хоть одну?
– Нет. Я их оставляю там, откуда ухожу. Не таскать же холсты за собой. Могу показать альбом.
Они укрылись от ветра в небольшом кафе с видом на реку. Предположив, что проголодавшийся художник вряд ли прельстится микстом из морепродуктов или салатом из осьминога и бокалом портвейна, Марджи заказала две порции картофеля-фри с бифштексами и пирог с мясом, и впридачу - бутылку "Джонни
– Правильный выбор, - кивнул художник.
– Что может быть лучше нормальной пищи. Этими выкрутасами, - он презрительно покосился в ту сторону, где на набережной находился супермодный национальный ресторан, - наесться голодному человеку невозможно.
Он расположился за столом, достал из сумки массивный альбом в потертой, но еще очень крепкой кожаной обложке, и протянул его через стол. Пока они ждали заказ, Марджи листала страницы, задерживаясь на каждом рисунке. Слишком много резких и острых углов. Слишком темные и мрачные краски. Слишком рельефные черты лица на портретах. Но чувствовалось, что это не претензии на оригинальничанье, а виденье мира художника; его восприятие... И от них невозможно было отвести взгляд
Внезапно Марджи ощутила на себе его заинтересованный взгляд. Подняла голову. И они встретились глазами.
– Сеньорита, а вы счастливы?
– спросил он.
– Что?
– изумленно подняла брови Марджи.
Они сидели на террасе, где разрешалось курить. Ожидая заказа, Марджи и художник закурили.
– Вы говорите, что "были американкой". Значит, почему-то бросили все, что было в прежней жизни и начали новую с нуля, на новом месте. Что вас к этому побудило? Проблемы с законом? Или мужчина?
– Ничего себе допрос, - изумленно покачала головой Марджи. Художник поднес зажигалку к ее сигарете:
– Вы ведь без труда читаете меню? Ну вот так же я читаю на вашем лице. Я вас изучаю потому, что это для портрета на набережной достаточно лишь воспроизвести внешний вид. А я задумал настоящую картину и хочу нарисовать не копию фотографии, а именно вас. Понимаете?
– Понимаю. И для этого лезете мне в душу.
– Возможно.
– А вы сами? Вы ведь не всегда ходили с мольбертом по набережным?
– Не всегда.
– Вы тоже бросили прежнюю жизнь и ушли в никуда?
– Да.
– Работу, семью?..
– Да, место директора ВИП-зала в банке. Дом и все имущество остались у жены. Дети уже выросли, у них своя жизнь, и мой уход не причинил им ущерба.
– И почему же вы ушли?
– заинтересовалась Марджи.
– Просто я знаю одну юную особу, которая непременно задалась бы вопросом: как можно оставить налаженную жизнь, прибыльную работу, дом ради того, чтобы странствовать по свету и рисовать портреты ожиревших туристов для подработки? И сочла бы вас "ку-ку"...
– Я понял, что занимаю не свое место, а работа в банке мешает моему призванию. Я художник, а не счетовод. А материальный комфорт меня меньше всего интересует. На все необходимое мне хватает. И
Им принесли обед и бутылку "Уокера". Художник сноровисто откупорил бутылку и наполнил стаканы.
– Вы мне не ответили ни на один вопрос, - сказал он, ощупывая Марджи взглядом.
– Почему вы бросили все, что было вам дорого? И счастливы ли в новой жизни?
– А если вы так лихо читаете по лицам, может, прочитаете ответы на свои вопросы?
– усмехнулась Марджи, коснувшись своим стаканом стакана визави.
– Что за игру вы затеяли, сеньорита?
– улыбка художника затерялась в его рыжей бороде.
– Вы заметьте, что я не оставил без ответа ни одного вашего вопроса. В отличие от вас...
– А сами-то вы счастливы?
– "в лоб" спросила Марджи.
Художник залпом осушил стакан:
– Да. Я занят своим делом и постоянно изучаю мир. Я был во многих странах и изучал их не по туристическим маршрутам, в дурацкой панаме и со штативом для селфи, а видел их подлинное лицо, без маски. Я ни к чему не привязан, ни от чего не зависим, никому не обязан, и полностью свободен. А разве это не счастье?
Он вопросительно посмотрел прямо в глаза Марджи:
– Разве вы сами не считаете, что свобода - это наивысшее счастье для человека с крыльями? Я вижу ваши глаза, и у вас взгляд человека, живущего навязанной жизнью и вынужденного подчиняться изобилию чертовски нелепых ограничений, но превратно истолкованное чувство долга мешает вам послать их к чертовой матери и снова быть собой, а не той, которую из вас пытаются вылепить. У вас взгляд несчастной женщины.
Марджи чуть не поперхнулась виски и привстала, чтобы возмущенно возразить, но художник подвинул к ней ее тарелку:
– Вижу, что задел вас за больное место? Значит, я угадал? И ради чего вы терпите бредовые рамки? Или ради кого?
– А вот это уже не надо, - Марджи взялась за вилку.
– Давайте оставим в покое моего мужа. Он очень помог мне, спасал мою подругу и ее сестренку, когда они попали в скверную историю... Он рисковал жизнью, - запальчиво заключила девушка.
– Я сама при этом присутствовала.
– Так. И вы в благодарность за его героизм...
– Я его люблю. А вы заходите уже слишком далеко... И к чему вы ведете этот разговор? Предлагаете и мне тоже закинуть на плечо мольберт и уйти куда глаза глядят?
– Не скрою, мне хотелось бы продолжить наше знакомство. Но я чувствую, что сейчас вы уйдете, и вряд ли мы еще встретимся. Я пойду дальше, а вы вернетесь в свою новую жизнь, которая полна острых углов и неудобных рамок, но вы стараетесь их не замечать потому, что благодарны своему мужу за помощь... И пытаетесь убедить то ли меня, то ли себя, что счастливы.