Порядок слов

Катишонок Елена

На выход книги

Она пришла. Чего же боле?Легла в дрожащую ладонь.И сердце глупое от болиНе лопнуло. Тихонько троньРукою гладкую обложку,Ещё чуть-чуть повремени,Не открывай! Потом немножкоОбложки край приподними,Скажи заветное: «Сезам…»И просто – верь своим глазам.

Письма к Горацию

Междуречье

Я не писал давно тебе, Гораций.Ты сердишься? Но в той цивилизации(а не в стране), где я теперь живу,Нечасто происходят d'ej`a vu…Трава и воробьи – совсем как те,Но у котов туземных нет когтейИ в области хвоста недокомплект,Равно как у их лающих коллег,Зато и лают мало. Как там мама?Ты ей приносишь свежие цветы?Спасибо, милый. Если бы не ты,То впору крест на кладбище поставить,Прости за каламбур. Да и она ведьМеня простила б… Дивная страна!Жестоковыйные –

как прежде, в междуречье,Но о своем не ведают увечье,И слово «волапюк» им не знакомо:Живут себе, как раньше жили дома,Но только в неметрической системе.Длину привычно измеряют в инчах(за это я б судил в системе Линча),А паунд – святая единица веса…Почем «паунд» лиха, именем Зевеса?!Таинственные пишут эпликэйшн,Но чтут – как раньше, там – своих старейшин,А чтоб удобней чтить, их селят вместеВ одном большом, едой пропахшем месте,Которое зовется норсинг хоум.Приедешь – я свожу тебя на холм,Откуда виден город сквозь туман.Мы встретим много их, идущих намНаперерез, навстречу, – по глазамЖестоковыйного узнаешь ты, Гораций,Да по печати рабства на челе.От желчи собственной я даже захмелел,Словно отведал горечи Фалерна.Ты думаешь, не прав я? Да, наверно…Пора прощаться. Строго говоря,Мне нечего добавить, кроме vale, —Метрополис, седьмое мартобря

Nota bene

Поверь мне, что любое совпаденьеИмён, событий, дат et cetera —Всего лишь опечатка, как перчаткаНе с той руки. Под кончиком пераИль прямо на экране монитораТакое возникает море вздора,Что и не снилось вашим мудрецам,И не приснится, милый мой Гораций.Поэтому ты можешь не старатьсяРаспутывать ассоциаций вязь,Чтобы найти таинственную связьСобытий-дат-имён того, кто с кем.Ведь если в голове стихи роятся,То это значит, что душа в тоске,Не более. Такое мудрецамМы не доверим; я зову тебя «Гораций»,Но кто ты, я уже не помню сам.

Полночное

Сегодня хватит стансов, мой Гораций, а поутру я бначал с танцев, чтобы нежных граций прибавилоськак минимум на две. Зачем, мой друг, косишься тына дверь? Ведь мы с тобой ещё не танцевали и врядли потанцуем уж теперь, а жаль: есть в танго магияполёта, паденья и власть руки, объятья страх и жажда,поворот и – твоей щеки касанье в полуобморокезвуков и каблуков; касание мощней, чем обладанье,но хватит слов о том, как мы с тобой не танцевали…Рояль закрыт, уложен саксофон, и полночь – утолимоя печали – станцует сон.

Письмо во время дождя

Дождь и гроза, и серое стеклоКривыми струйками заволокло;Ты помнишь ли, насколько хорошаТёмная звериная душа?А коль забыл, то зверя позови —И он придёт, но если изнутри,То не завидую тебе я, друг Гораций;Извне бы лучше… Вот под шум акацийК тебе в квартиру входит Бегемот.Возможно, он – галлюцинаций плод,А может, воплощенье Сатаны —Ведь в свиту входит… Впрочем, там равныИ падший ангел, и ещё один —Может, палач, а может, паладинЕго, того же… Что же ты один?Зачем к тебе нейдёт твоя подруга?Обидел чем? Или другого круга?Но, может быть, ей тоже одиноко?(Нам не унять небесного потока).Ей пусто в одиночестве; так что жеТы здесь один? Ведь это не похожеТак на любовь, как не похожа страсть на страх,Как завтра не похоже на вчера.Сидишь, отрезан от своей любви…Губами имя милой назови:Оно – любовь. Толпятся кров и кровьСоставить рифму; триединство слов —Загадка, тайна; и не нам с тобой решить:Не делится. В остатке слово: жить.Не верится?..

Plusquamperfectum

Я будущего времени глагола боюсь, как чукча лазера.Давно, на языке божественном глаголя, кручусь яв настоящем – как в кино, когда впотьмах сидишьв казённом кресле и жизнь чужую бдительноживёшь, своей наскучив; ведая заране, что всё,что происходит на экране, отнюдь не в настоящем,а в плюсквамперфектум (хорошо бы к нам слегкаот вас перфектума прибавить, лениво думаешь);и спинка кресла давит; встаёшь и, тычась то лив стулья, то ли в пятки, с людским отливом к выходуплывёшь, чужую жизнь оставив без оглядки, как тоточаг, что на куске холста пылал вот так же пламенемкарминным, но не согрел бедняжку Буратино. Какскучно, друг Гораций, мне в настоящем! Если быпрокрасться назад, туда, в плюсквам-, но минуск нам… Не думай, я не пьян и не болван, но мнеуютно нынче только в прошлом, как в плюшевомфотоальбоме пошлом, где ворс обложки выцвел,запылился, где дядюшка, смеясь, остановился,уставившись на левую страницу – страницу, гдеостались только лица, а имена, которые хранитьсядолжны бы в памяти… Но память изменяет, какморяку жена, хотя должна блюсти бы верность…Да кому нужна та память, что всегда тебе верна?Ведь булка пухлая воспоминаний нужна, чтобвыковыривать изюм привычного и сладкого:мечтаний стать доктором, и докторский костюм, изнаволочки сделанный умело, и тапочки, надраенныемелом; трамвай с кондуктором, и шиндер на кобыле;медведь, машинкой стриженный под нуль, какновобранец; и портрет Кармен на мыле и пудремаминой, флакон зелёный с «Шипром», бутылкапортера, открывшаяся с шипом, и обещанье мамы:«Я приду, как только ляжешь спать, к тебе опять». Онане приходила. Но не ждать её я не умел – и потомувсего, что в будущем, боюсь и не люблю, хоть слово«мама»

в прошлом. Я ловлю себя на том, как осторожнострою фразу и достаю из кипы слов не сразу глагол,чтобы не сжечь сердца людей, что ждут надежды,времени подвластной лишь будущему. Белые одеждымы обретём едва ль, ведь мы Е2 – Е4, как пешки,жизнь по клеточкам ходили, а если б нам от них —слегка перфектум… Прими поклон мой, прошлое, —с решпектом.

Ночное письмо

Ты спишь, Гораций? Мне ещё не спится. Час третьейстражи – или третий час? Веретено у Парок илиспицы? На чём распят судьбы моей пасьянс? Воттут петля спустилась. Где-то нитка запуталась,свернулась, как улитка; а там дыра зияет на судьбе,но выглядит подобием узора, который даженравится тебе, однако мне недостаёт простора вплетёном паутинном полотне: здесь слишком многошвов, соединений, крест-накрест, вкривь и вкосьпереплетений, а вот заплатка!.. Нитка стала гладкой,а факел тусклым. Парки в полутьме бормочут что-то и прядут – иль вяжут – мою судьбу, и хлопьячёрной сажи летят на тоненький моточек пряжи…Уже подходит час четвёртой стражи.

Письмо о городе

Гораций, salve! Твой знакомый лжив,Который уверял, что я… Я жив.Я жив, и я с повинной головой,Хоть не могу сказать, что я живой.Ты сам когда-то звал меня софистом;Мои софизмы лопнули со свистом,Как… Впрочем, я отвлёкся. Так давноЯ не писал, что высохли чернила.Порывом ветра склянку уронило.Я вздрогнул и очнулся. Что со мной?Мой город по ночам меня тревожит,Хоть от него осталось только имя;Во сне он тише выглядит и строжеИ манит улицами старыми своими.Пойдём от монумента? – В полный ростСтоит под душем позднего заката.Ты помнишь, как с тобою мы когда-тоПоспорили: он смотрит на норд-остИли, как горячился ты, на запад?Но в памяти остался только запахНагретого асфальта и травы,И лебеди на берегу канала,И профиль лебединой головыПод мостиком, согнувшимся устало.Теперь бульвар. Он так перелицован,Чтоб новое явить своё лицо вам —И нам с тобой, – что стал почти чужим.Ты мне кричал: «Бежим скорей, бежим!Держи норд-ост, подошвы не жалей!»О, бег во сне! – бег курицы в желе,Где жизнь и рок висят на волоске —Точнее, на оборванном шнурке.Ты прав: на запад смотрит монумент,Потупив утомлённо тёмный взор.Хотя быть нелюбимым не позор,Там не предвидится, похоже, перемен…Но я упрям, и я держу норд-ост.Мой путь во сне великолепно прост:Вниз по бульвару, в порт… Но прежде к парку,Свернём направо. Впереди, под аркой,Фонарь зажжён был и сиял так ярко,Как мальчик в ожидании подаркаНа ёлку. Помню я, таким был ты…Ворота. Сумрак. Ржавые болты…А где же парк? Постой, Гораций: арка,По-моему, не та?.. Да и фонарь,Похоже, в позапрошлую эпохуГорел последний раз. Кому-то плохо,Мой милый: или городу, иль мне:Я узнаю не камни, а камнейСледы на той земле, где были камни.Нет никого на улицах, и ставниЗакрыты наглухо. Давай вернёмся к арке,Пройдём под ней и в нашем старом паркеОкажемся, – ведь мы идём норд-ост?…Фонарь ослеп. За аркою – погост.Мой город по ночам меня тревожит,Бормочет, будоражит, ворожитЗаклятьями, невнятными до дрожи,Мой сон неверный сторожит.P. S. Пиши, мой друг, я жив.

* * *

Жизнь коротка, Гораций, и банальна,Как эта фраза. Помнишь, в платье бальномКружилась девочка – Наташа ли Ростова,Офелия иль звания простого,Но в бальном, удивительном наряде?Кружилась одного круженья ради,Без кавалера, и следя за тенью шлейфа,Прислушивалась: где-то пела флейта(Хоть «шлейф» и «флейта» не рифмуются, мой друг).Она не разнимала нежных рукИ в зеркало через плечо глядела.Была ли девочка? Ты хмуришься; не делоПлодить на лбу морщины перед сном…Забыл я имя. Помню, что весной…Запомнилась мне веточка сирени,Ключицы тонкие и нежные колени,Что обгоняли платья лёгкий шёлк.Когда бы я то зеркало нашёл,В котором сохранилась тень от тени,Хоть не осталось запаха сирени,Я б доказал, что девочка – была,Пусть даже стала тень почти белаИль выцвела от времени. Но имя?..Клянусь, Гораций, письмами твоими,Забыл я имя. Жизнь коротка,Как не был длинным шлейф. Пиши, Л. К.

* * *

Опять, мой друг, одолевают ямбы. Писать бы надопроще, без затей, а если выбирать, то выбрал я быгекзаметр, к примеру. Захотеть – и написать другую«Илиаду»! Потом ослепнуть (лучше бы не надо…); ильчто-нибудь ещё – про муки ада, как Дант великий,но – другим размером. Нет, не дано ни Дантом, ниГомером мне стать, не описать душевный ад, ни сложныеразборки древних греков – пусть психоаналитик,раскумекав, воскликнет: о! подавлено либидо! (ктоподавил его? умолкни, гнида). О, как я ненавижу этоплемя: купоны стричь на слабости людской, сидеть, вуме считая деньги, то бишь время, кивать часам, чертитьв блокноте рожи, скучать, зевая – крепко сводит скулы!«Расслабьтесь, на других вы не похожи..», – суметьпри этом не упасть со стула… Обойма фраз сапожноймастерской, не более. Прости, мой друг Гораций:увлёкся я. Но если разобраться, то нашим миром правитувлеченье и боль, оно ж – влеченье. Бурное теченьевозьми вдогонку и не обессудь: коль рифму положилк себе в котомку, обуйся в ямб – и отправляйся в путь!Опять, мой друг, одолевают ямбы…