Порядок слов

Катишонок Елена

Письмо о восьмом смертном грехе

На улице так тихо и так снежно,Что, право, грех эпистолу небрежноК единственному другу начинать…Привет тебе! У вас в разгаре осень —Шуршит листва, а в небе журавлиСтремят на юг… Я осенью несносен:Ещё сильней нога моя болит.Горацио, ты помнишь, я когда-тоНе дописал учёного трактата?Я должен был представить труд на тему:«Семь смертных человеческих грехов»,А я как раз заканчивал поэму,И в голове моей, кроме стиховИ той – ты помнишь? – девочки с сиренью,Иного не было… Но ведь стихотвореньюТак много нужно времени и сил;А сколько я стихов в себе носил!Потом камин топил стихами теми —И так вернулся к позабытой теме,Хотя предмет мне был неинтересен,Тем более что, кроме пьес и песен,Я мало что в те годы сочинял.Но мой трактат я честно начиналПисать раз шесть, но что-то всё мешало:Починка

дома иль сезон дождей,Когда опять вгрызалось боли жалоИ на ногу припарку из дрожжейПрикладывали ночью мне, а толку?!Свой манускрипт отправил я на полку,Где он пылился тихо, чтоб спустяСемь лет я вдруг решил поведать людямПро смертный грех восьмой — про Словоблудье,Гордыни с Похотью любимое дитя.Мой ментор вряд ли станет возражать,Что может смертный грех другой рождать…Потратил не один, Гораций, день я,Чтоб сделать вывод после наблюденья:Ребёнок был резов, но очень мил;Не сквернословил, взрослым не хамил,Был аккуратен, помыслами чист,Но языком порочен и речист,Как мать с отцом. Менялам и поэтам,Политикам, купцам и мудрецамИгру в слова подсунул он. ПоэтомуЯ перебрал архив мой, без концаВыискивая пьесы и стихи,Которые грешили словоблудьем,Забыв другие смертные грехи,За кои все наказаны мы будем.Куда девалась прежняя хандра?Я три поэмы в клочья изодрал —Туда им и дорога… А в трактатеПоставил скоро точку я – и кстати:Когда над всем довлеет властный рок,Кто ведает, какой отпущен срокОт рук кормилицы нам – до ладьи Харона?…Жаль, ты не видишь: чёрная воронаПрошла, оставив строчку на снегу,Без словоблудья… Мне так не даноВоспеть любовь иль море, иль вино.Я пробовал – и понял: не могу;А птица, вишь, сумела… Целый часПишу тебе, а просьбы не сказал.Я о трактате вспомнил не случайно:Всего, что я писал, стыжусь отчаянноИ, кабы мог, в мешок бы увязалВсе письма, а мешок тот – прямо в воду.Но, чем губить невинную природу,Не лучше ль бросить рыжему бандиту,Что в очаге с утра гудит сердито?Хотя, я слышал, люди говорят,Что рукописи вроде не горят.Ну, как же, не горят они… Ха-ха!Те не горят, в которых нет грехаВосьмого… А мои к тебе стихиОборотятся горсточкой трухиБез запаха, без цвета и без весаИ по миру рассеются безвестно.Гораций, сделай это за меня!Не раз меня ты прежде заменялИ руку помощи протягивал поэту…Сожги мои эпистолы! – И эту.

Городу

* * *

Время меняет лица,Но оставляет лики,А ветер уносит листья,Как убийца улики.Где-то остался город…Даже не город – град:Элегантный и гордый,Город-аристократ.Шведским камнем подкованный,Город пел – после шёпота.Мостильщики спят под кронами;Сколько их было? – Сколько-то……Камень недавно выворочен,Стали немыми стогнаГрада, и город выпучилИ распахнул все окна.Кто? Почему? За что же?!Блики от окон – ввысь.Запомни это, прохожий!Прохожий, остановись!Помнишь, было иначе? —Пепел Клааса стучит…Аристократ не плачет —Аристократ молчит.Молчит и сильней сутулится,А я вспоминаю с трудомМой адрес: пропавшая улицаИ с нею исчезнувший дом.

* * *

Тот город был аристократ,А этот взяли напрокат,Как ночь в отеле,И, несмотря на листопад,Он мне пришёлся невпопад…На самом делеОтель ни в чём не виноват,Что постоялец сам не рад:Сидит в постелиИ, ничего не говоря,Кому-то пишет, только зря…Летят недели,Как лепестки календаря,И в середине мартобря,Под вой метелиПриснится город дорогой —Неузнаваемый, другой,Родные лица,Чтоб на казённой белизне —Отельной жёсткой простыне —Слезой пролиться.

Приметы

Шведский камень, тягучая речь,Запах моря, берег реки.А по имени страшно наречь:Все равно, что заклятье тоскиОживить, лишь озвучишь гортань.Голос чаек брезгливо-гортан.Черепица старинных домов —Как чепцы у почтеннейших вдов.От костёла к реке – фонариЗажжены, но один не горит,И блестят следы от колёс…То мой город, знакомый до слёз.

Троя

…Агония ЛаокоонаТянулась долго, словно звуком «о»Растянутое имя, словно локонНесчастного жреца, но никогоПоблизости с наточенным мечом.Победою пьяна, ликует Троя,И не заботит Трою нипочём,Что

пьют последний воздух эти трое —Пророк и сыновья Лаокоона,Не знавшие ни брани, ни жены.Как море, глубина небес бездонна,Но вниз не глянет братец Посейдона,Где в ужасе на брата смотрит брат:Им смертной матерью даровано дыханье,Что Феб бессмертный жаждет отобрать.Над городом летит последний стон:«Даров данайских бойся, Илион,Мой город!..» Но по воле злого рокаНикто не внял вещанию пророка,Как водится в отечестве своём.………………………….«Война окончена! Споём, друзья, споём!»Как небо, моря глубина бездонна,И волны лижут след Лаокоона.

* * *

Перекрасили, перестроили,Дали улицам псевдонимы.Город мой, погибшую Трою,Память хрупкая сохранила.Стены снова растут и строятсяИз забвенья, пепла и тлена.Возродится Троя, утроится…Но – другая придёт Елена.

Дому

Дом, который построил ты

Вот дом, который построил Джек,Билл или Том, но давно уже.И я давно живу в этом доме,Совсем не помня о Джеке и Томе.Стоит мой дом у самого озера.Хоть и ноябрь, но не приморозило,Ветки кустов и деревьев голы.Дом стоит здесь долгие годы.Может, сам по себе он вырос?Двор завёл просторный, на вырост;Справа – только решётка мостика,Берег, камни – всё очень простенько.Нет ни коровы, ни пастуха.Воздух замер, вода тиха.Нет пшеницы и нет синицы…Может, домик мне только снится?Может, Джек совсем ни при чём?Я открою своим ключом —Вот он, звякает на колечке;Посидим с тобой на крылечке.Под подошвами шорох листьев,На стекле паутина виснет.Переступим через порог,Согревайся: ты весь продрог.…У камина – детишки ТомаИли Джека, хозяина дома;А быть может, семейство Билла —Перепутала или забыла,А ведь думала – ни при чём…Я открою своим ключомТот, застывший на глади озера(Хорошо, что не приморозило)Настоящий мой белый домПод стеклом, как под тонким льдом.

* * *

Вот камин затоплю, буду пить…

И. А. Бунин

Нет ни печки, ни даже камина,Чтоб дровами кормить и топить.Если veritas всё же in vino,Мне достанет глоток пригубить.Душу в плед не укрыть от озноба,И в уюте заморской избыОстаётся без спешки и злобыТолько времени бремя избыть.

* * *

Пожала безразличными плечами,Пальто коснулась – и стоять осталась.Покой, остывший кофе и молчанье.«Садись, хозяйкой будь», – шепнула старость.

В окне

От зноя изнывает двор.Не ад, но всё же репетиция.И первый светский разговорНе о погоде, а – «…напиться быВоды со льдом». Затем – погода:Как славно было в январе,А лето тянется полгода…Кивок, прощанье. Во двореРододендрон – и тот поник,Уже на полпути в покойники,И кот, как зимний воротник,Лежит на тёплом подоконнике.

* * *

Хорошо сидеть у камелька,Чтоб огонь искрился и мелькал,А когда погаснет камелёкИ мигнёт закатный уголёк,Брось ему свои черновики —Рыжие проснутся червяки,Изглодают строчки дочерна,Даже ту, что вовсе не дурна…

Ночь

Ночь, как бабушкин халат,Греет плечи и колени.На стене столпились тениИ испуганно дрожат.В зеркалах сидят девчонки:Сжаты плечи, сжаты губы.Чёрным глазом друг на другаДве девчонки смотрят волком.Проходя, заржал трамвайЗа окном обледенелым.Вдруг рукой окоченелойНочь толкает в бок: «Вставай!»Одурманен мозг больной,Кофе вылился на скатерть,И соседские объятьяРаздаются за стеной.

* * *

Целый век прожила не свойИ чужого мужа вдовой,Всеми проклятой. ПотомуОказалась в чужом дому —По злобе или ворожбе —В незнакомой чёрной избе,Где чужая видна странаЧерез мутные два окна,Где в источнике нет воды,Налитые горчат плоды,Колыбель грустит о ребёнкеВ позаброшенной той избёнке,Печь дымит, и сбежал домовой,Перепуганный, сам не свой.