Пощады не будет никому
Шрифт:
«С Чеканом надо кончать, и сделать это надо как можно скорее, иначе не миновать беды. Если не я его, то он со своими бандитами доберется до Рычагова, и тогда беды не избежать. А Рычагова жаль, слишком много он для меня сделал. Завтра же — нет, уже сегодня, — сказал Дорогин, — я займусь тобой, Чекан, и мало тебе не покажется. Нельзя откладывать казнь, и милости ты от меня не дождешься! Хотя…»
Глава 13
Юрий Михайлович Прошкин пришел в прокуратуру, как всегда, по часам. В двадцать пять минут девятого
— Ты уже на месте? — услышал он голос прокурора столицы.
— Как всегда, — чем-то не понравились интонации говорившего Юрию Михайловичу, но чем именно, он пока еще понять не мог.
— Тогда зайди.
— Сейчас, только разденусь.
— Срочно, понял?
— Пара минут.
Радушное настроение у Прошкина тут же улетучилось. Он быстро снял пальто, сунул его в шкаф, даже не повесив на плечики, и бросил сверху мокрую шапку.
Подошел к зеркалу, ему всегда казалось, что то немного искажает его лицо, делает слишком вытянутым, чем-то похожим на лошадиное. Достал частую расческу, аккуратно уложил волосок к волоску не очень-то густую шевелюру.
«Хорошо, что хоть вчера не пил, вид свежий, не помятый».
В глазах начальства Юрий Михайлович ронять себя не любил, он всегда выглядел безукоризненно. Надел очки, придававшие ему солидность, затем немного помедлил и снял их, спрятав в карман пиджака.
«Нет, в очках у меня взгляд не очень искренний, будто бы я прячусь, да и оправа очень уж дорогая — вызывающе дорогая».
В коридоре Юрий Михайлович столкнулся с парой сотрудников прокуратуры, которые, как ему показалось, как-то странно смотрели на него, здоровались, пряча взгляд.
— Здравствуйте.
— — Главный вызвал?
— Он самый.
Он остановился перед массивной дверью, на всякий случай откашлялся и шагнул в приемную.
— Вас ждут, Юрий Михайлович, — пряча глаза от Прошкина, сказала секретарша и указала на вторую дверь, блестевшую начищенной бронзовой ручкой.
Прокурор столицы встретил его холодно, хотя и поздоровался за руку. Но рукопожатие было вялым, хозяин кабинета поспешил разжать пальцы прежде, чем Юрий Михайлович успел сжать свои.
— Садись.
— Благодарю.
От Прошкина не ускользнуло и то, что его начальник бросил взгляд на дверь, плотно ли прикрыта, и он тут же поспешил вспомнить все свои последние грехи, за что сейчас придется оправдываться.
— Ты в бане, Юрий Михайлович, париться любишь? — неожиданно для него спросил хозяин кабинета, и по тону нельзя было понять, то ли он предлагает ему вечерком вместе с ним отправиться в баню, то ли знает о загулах своего коллеги.
— Кто ж не любит, — уклончиво ответил Юрий Михайлович. — Дело это хорошее и здоровье неплохо поправляет.
— Баня бане рознь.
— Конечно.
Щелкнул
— Интересная вещь мне в руки попала, Юрий Михайлович, не знаю, что и подумать. Может, ты мне объяснишь?
— Что такое?
— Смотри, потом скажешь.
Кнопка мягко утонула в корпусе пульта. Прошкин не отрываясь смотрел на экран. Сперва там замельтешил электронный снег, черно-белый, затем мелькнуло несколько цветных полос и возникла картинка, знакомая до боли. Прошкин не раз бывал в этой бане. Он увидел Чекана, завернутого в простыню, знакомых проституток и себя, пока еще со спины, абсолютно голого. На ягодицах отпечаталась доска скамейки. Сам бы он не смог с точностью вспомнить день, когда кто-то снял его скрытой камерой, но о дате напоминал тайм-код, Высвеченный в левом углу кадра.
"Да уж. — "
Прошкин осторожно откашлялся в кулак, но сказать что-либо не решился, резонно подумав, что стоит досмотреть кассету до конца, понять, что больше волнует хозяина кабинета — то, что он парится в бане вместе с Чеканом или же того беспокоит разгульный образ жизни районного прокурора. Раньше Прошкину никогда не приходилось наблюдать за собой со стороны, ни тогда, когда он был пьян, ни тогда, когда занимался любовью с женщинами.
Теперь же ему приходилось удивляться собственной пьяной прыти в любовном исступлении.
Он медленно полез в карман, вытащил очки и водрузил их на переносицу.
— Правильно, — услышал он сзади голос прокурора, — а то еще что плохо рассмотришь.
Юрий Михайлович ничего на это не ответил. В это время он на экране то чокался с Чеканом, то вяло тискал баб. Про себя Прошкин отметил, что кассета смонтирована, значит, не может явиться доказательством в суде.
Что-что, а такие тонкости он знал отлично. К рассмотрению может быть принят только несмонтированный вариант записи.
Чувства, которые ему приходилось сейчас испытывать, являлись как бы зеркальным отражением тех, которые он пережил в бане. На экране Прошкин испытывал оргазм, а созерцая это неприглядное зрелище, чувствовал, как холодеет его затылок, кровь останавливается в теле, а язык намертво прилипает к небу.
«Прошкин, — уговаривал он самого себя, — не умирай раньше расстрела, ясно? Ни о чем не спрашивай, только отвечай».
И тут ему вспомнилась фраза:
«Все, что будет сказано вами, может будет использовано против вас».
«Золотые слова, — подумал Прошкин, — все, что я могу сказать… Нет уж, я буду молчать, пусть спрашивает. А отвечать надо односложно и уклончиво».
Сюжеты поразили самого Юрия Михайловича, он и не подозревал, что так отвратительно выглядит со стороны, когда пьян и трахается с проститутками.
«Вот же падла какая-то камеру поставила! Неужто сам Чекан? Но какой ему смысл? Он сам кассету отдал или Чекана взяли? Нет, не могут его взять.., если бы его взяли, я бы об этом уже знал».
Картинка оборвалась так же неожиданно, как и началась.