«Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА
Шрифт:
«Россия» еще утром потеряла половину своей артиллерии и под плотным огнем пары японских легких крейсеров стремительно утрачивала остатки боеспособности. «Нийтака» и «Оттова», казалось, поливают русский броненосный крейсер из душа. Только вместо капель воды с неба падали снаряды среднего калибра. Добрая половина их бессильно разрывалась на мощном поясе «России», но остальные сносили дальномеры, трубы, выводили из строя орудия, дырявили небронированный борт выше пояса… Через полчаса «Россия», объятая огнем с носа до кормы, могла отстреливаться на левый борт только из одного 190-миллиметрового и одного шестидюймового орудия, а ее скорость упала до семи узлов. Впрочем, в отличие от своего флагмана она хотя бы не собиралась тонуть. «Ослябя» же был совсем плох. В теории его десятидюймовые орудия должны были порвать на лоскуты приближающийся «Идзумо» еще в первые десять минут боя, но все вышло наоборот. Более скорострельные японские восьми- и шестидюймовки быстро нашпиговали этот неудачно бронированный корабль сталью и шимозой. Пожар на баке почти сразу выключил из боя еще исправную носовую башню, в которую чуть позже попало несколько снарядов, окончательно ее заклинив. Несколько ударов по трубам к 13.30 снизили ход броненосца
Прорыв не дался даром и японцам. «Идзумо» снизил ход до 15 узлов, принял полтысячи тонн воды, потерял половину запаса плавучести и большую часть казематной артиллерии правого борта. «Цусима» к концу прорыва полностью прекратил огонь, на правый борт у него не могло стрелять ни одно орудие. Правда, большая их часть вышла из строя из-за слишком частой стрельбы, собственные шимозные снаряды начали разрываться в перегретых стволах. Шедшая концевой «Оттова» пострадала от продольного огня отставших русских и теперь с трудом поспевала даже за поврежденным «Идзумо». Хотя то, что она все еще была на плаву и сохраняла ход, уже было чудом. После поворота Добротворский приказал расстреливать концевой японский крейсер полными бортовыми залпами как «Осляби», так и «России» с «Палладой». Получив почти одновременно десятидюймовый бронебойный снаряд с «Осляби» и «России» 190-миллиметровый фугас, приправленные парой шестидюймовых попаданий… «Оттова» могла БЫ сразу пополнить список потерь японского флота. Но… Снаряд с «России», способный разнести половину верхней палубы, ограничился сбитием носовой трубы. А болванка весом в двести килограммов, прилетевшая с «Осляби» и способная дойти до машин крейсера и оставить его без хода, отрикошетила от скоса бронепалубы, прошла крейсер насквозь и, не взорвавшись, упала в море с левого борта. «Нийтака» потеряла несколько орудий и щеголяла пожаром на юте. Но в целом этот отдельный бой в рамках большого сражения японцы выиграли вчистую. «Ослябя» уже не мог дойти до Порт-Артура, и теперь ему оставалось две дороги — в Вейхайвей на ремонт и, возможно, интернирование, или на дно, если японцы не оставят его в покое.
Пока «Ослябя» с «Россией» пытались остановить Камимуру, оторвавшийся от них более быстрый «Пересвет» вместе со «Светланой» гнался за отрядом Девы. На медленно отстающем «Пересвете» его старший артиллерист Михаил Михайлович Римский-Корсаков пытался огнем носовой башни сбить ход улепетывающему «Иосину». Того угораздило идти концевым в колонне Девы, и теперь весь огонь отставших русских был направлен на него. Японцы отстреливались из орудий кормовых плутонгов, но орудия «Иосино» могли достать только до «Светланы». «Пересвет» расстреливал врага из пары носовых десятидюймовых орудий, комфортно находясь вне зоны ответного огня. У русского броненосца были другие проблемы — в погребах носовой башни кончались снаряды. И сейчас по палубе корабля сновали матросы, перетаскивая запасенные в минных погребах дополнительные снаряды в носовую башню.
Идея взять на борт дополнительный боекомплект главного калибра первому пришла в голову старшему артиллеристу «Победы» Владимиру Любинскому. По плану боя «Победа» должна была вести беспокоящий огонь по японцам с дистанции шестидесяти кабельтовых, благо она имела самые дальнобойные на русском флоте орудия. Но что останется в погребах через два часа боя, если всего снарядов по семьдесят пять на ствол, а скорострельность каждого орудия один выстрел в минуту? Решение пришло к Владимиру Александровичу во сне.
Ему почему-то приснились довоенные учения по постановке вокруг «Победы» минного заграждения из «противоминных мин». По довоенной доктрине, броненосцы-рейдеры типа «Пересвет» должны были во время рейдов в океане при длительных стоянках окружать себя минными заграждениями для предотвращения атак вражеских миноносцев. Тогда, летом 1903 года, наблюдая за медленной постановкой мин с минных плотиков, Любинский никак не мог понять, какому идиоту вообще пришла в голову эта идея? Каждую ночь окружать себя такой завесой «Победа» не могла — просто не хватит мин. Выставить мины на подходе к вражескому порту тоже не получится — постановка каждой мины с минного плотика занимает с четверть часа, а болтаться всю ночь напролет у входа во враждебный порт… Да и мины старого образца воистину были «противоминами» — их хватало только на утопление миноносца, но никак для утопления корабля покрупнее. Альтернативой использованию «контрмин» была расчистка взрывами вражеского минного заграждения, но это на практике было абсолютно нереализуемо. Вот и таскала «Победа» полсотни тонн бесполезного взрывоопасного балласта в носовом минном погребе, хорошо хоть с началом войны его освободили… На этом месте Любинский вдруг рывком проснулся и бросился к столику. Через пять минут вычислений стало очевидно, что без нарушения дифферента корабля в носовой минный погреб можно взять с полсотни снарядов главного калибра вместе с полузарядами. Причем все это богатство будет храниться всего в десятке метров от носовой башни. Правда, элеваторами для подачи снарядов на верхнюю палубу данный
Сейчас на медленно отстающем от отряда Девы «Пересвете» во всю кипела работа по переноске снарядов и картузов. Каждый снаряд весил более двухсот килограммов, и таскать их приходилось на носилках, которые несли по четыре матроса. В кормовой башне проблема с нехваткой снарядов не стояла — одно из ее орудий вышло из строя от частой стрельбы. Поэтому матерящиеся матросы тащили в носовую башню снаряды как из носовых, так и из кормовых погребов. Увы, при первых же пристрелочных залпах японцев по броненосцу матросы по приказу старшего артиллерийского офицера выкинули за борт переносимые пороховые картузы. Защищенные всего лишь одним слоем ткани, мешки с кордитом могли взорваться от попадания любого раскаленного осколка. Рисковать взрывом, способным вымести с палубы все в радиусе пары десятков метров, было бы глупо, и переноска снарядов прекратилась.
При первом попадании «пересветовского» снаряда «Иосино» повезло. Единственной преградой, способной остановить русский десятидюймовый снаряд, на крейсере был скос бронепалубы толщиной аж в пять дюймов. И по закону подлости снаряду было угодно влететь именно в него, да еще и под углом, при котором рикошет был более вероятен, чем пробитие. Две затопленные угольные ямы накренили крейсер на пять градусов на левый борт. Но, к удивлению даже собственного командира, «Иосино» не снизил ход. Следующим, попавшим спустя десять минут, снарядом была снесена вторая труба, и на этот раз из-за падения тяги ход снизился до шестнадцати узлов. Японский крейсер уже не отрывался от «Пересвета», а с трудом мог поддерживать одну с ним скорость. «Иосино» начал медленно отставать от своих неповрежденных коллег. В момент открытия отрядом Девы огня по «Мономаху» командир носовой башни Николай Винк наконец-то добился полноценного попадания в увертливого японца. Болванка главного калибра русского «витязя» проломила бронепалубу и взорвалась во втором котельном отделении японской «собачки». С покореженными паропроводами, свистя кубометрами стравливаемого в атмосферу пара, избиваемый корабль мгновенно сбросил ход до десяти узлов. После переключения паропроводов и изоляции изрешеченных котлов кормового отделения мехи обещали снова дать пятнадцать узлов, но на это требовалось время. Не менее пятнадцать минут, хотя в мирное время с подобной операцией провозились бы с полчаса. Под угрозой расстрела в упор десятидюймовыми снарядами командир «Иосино» Саеки вынужден был уйти вправо, в надежде, что «Пересвет» пойдет за угрожающими транспортам «Кассаги» и «Читосе». К моменту отворота «Иосино» вместе с парой впереди идущих крейсеров уже открыл огонь по пытающемуся прикрыть своим корпусом транспортники «Мономаху».
Командир старого крейсера, каперанг Владимир Александрович Попов, готовился к смерти. Как своей, так и своего корабля. Сейчас он находил несколько ироничным тот факт, что в этот выход в море его старый крейсер Руднев с Макаровым вообще брать не планировали. Его устаревшему крейсеру, последнему представителю эпохи броненосных пароходов-фрегатов не было места в боевых порядках современного Русского Тихоокеанского флота. Он был лишним как в колонне современных крейсеров Руднева, где его пятнадцать узлов сковывали бы всю четверку новых быстроходных кораблей, так и в колонне старых броненосцев. Там-то его скорость была вполне адекватна, а многочисленная артиллерия среднего калибра могла бы скомпенсировать почти полное отсутствие таковой на «Сисое» и неудачные башни среднего калибра «Полтавы», но… Когда он в третий раз пришел к Рудневу с предложением поставить его броненосный крейсер в линию к «старикам», тот устало посмотрел ему в глаза и задал один вопрос: «Сколько попаданий двенадцатидюймовых снарядов может пережить „Мономах“?» После неловкой паузы, во время которой адмирал и командир молча бодались взглядами, первым сдался Попов:
— Одно, если сильно повезет два. Но зато средний калибр мой «старик» может держать как бы не лучше вашего «Варяга». Затопления от каждого попадания мне не грозят, полный пояс по ватерлинии от носа до кормы толщиной до шести дюймов, — мгновенно перешел в контратаку Попов.
— Этому поясу еще бы скос бронепалубы и корабль, способный дать узлов двадцать, тогда и я бы на него точно «Варяг» променял. Хотя стойкость вашей сталежелезной брони на уровне трех дюймов Круппа, но японские снаряды держать и правда будет… Но главный калибр японцев ее прошьет, как лист бумаги, а в линейном бою вас расстреливать будут именно из него. Не могу я, Владимир Александрович, брать грех на душу и ставить вас в линию к броненосцам. Это было бы бессмысленным убийством пяти сотен человек, у вас ведь столько душ в экипаже? Ради чего их подставлять под расстрел броненосцев Того, ради десяти минут отвлечения огня на старый крейсер? Или ради полудюжины почти безвредных для японских броненосцев шестидюймовых снарядов, что ваши комендоры успеют всадить в их пояса до тех пор, пока они не разозлятся на вас всерьез?
— Нет, Всеволод Федорович, ради того, чтобы четверть века проходивший по всем океанам крейсер не пошел на металлолом, ни разу не выстрелив по врагу. Мы шли с Балтики вокруг света на кое-как отремонтированном корабле не для того, чтобы охранять рейд Порт-Артура, пока остальные корабли будут за нас воевать. Неужели «Мономах» такая обуза, что его совершенно некуда применить в генеральном сражении?
— Черт с вами, если вам настолько приспичило идти со всеми — пожалуйте. Будете заодно командовать «Ангарой», она будет лидером транспортников. Если кто из японцев к вам прорвется — вы обязаны его остановить любой ценой. Другого с вашим парадным ходом в четырнадцать узлов, а пятнадцать для ваших машин после перехода с Балтики это мечта, я не нахожу. Степана Осиповича я уговорю, лишняя защита купцам и правда не помешает.