Пощечина
Шрифт:
Димитри крякнул. Георгия подошла к нему, чтобы вытереть струйку кофе, сочившуюся из уголка его рта, но он шлепком отбросил ее руку и сам вытер рот и подбородок.
— Дурак он был. Хотел иметь большой дом, виллу, бассейн, новый «Мерседес Бенц», самые лучшие телевизоры, самую лучшую мебель. Хотел, чтоб его дети учились в частных школах. Хотел, чтоб его жена купалась в драгоценностях. Все хотел, все получил, и это его сгубило.
Георгия заплакала. Конечно, конечно, такая боль не уходит.
— Прекрати, Георгия.
Пожилая
— А как Коула? Как Эктора и Елизавета?
На эту тему он мог говорить, мог найти нужные слова. И они потоком полились из него, даруя ему облегчение. Он рассказывал о своих детях, о внуках, об их успехах и, конечно, даже об их неудачах. Георгия стиснула его руку, слушая про развод Елизаветы. Ее глаза засияли, когда он стал рассказывать про Адама, Мелиссу, Саву и Ангелику.
— Ты должен увидеть наших внуков. Дети Янни — сущие ангелочки. — Она встала и принесла с комода в глубине комнаты несколько фотографий в рамках. — Это Костантино. Он учится в университете. — В ее голосе слышалось благоговение.
Манолис взял фотографию, внимательно ее рассмотрел. Костантино показался ему симпатичным парнем. На вид ему было около восемнадцати лет. В рубашке и галстуке — прямо истинный джентльмен, — он широко улыбался в объектив.
— Красивый парень.
— Хороший. — Димитри, сжав подлокотники кресла, глубоко вздохнул. Потом фыркнул и продолжал: — Он умнее отца. Я им горжусь.
Манолис вернул фотографию Георгии.
— Мы молодцы. — Димитри, закашлявшись, вновь вцепился в кресло. Приступ утих. — Неплохо потрудились, верно, Маноли?
Он смотрел на умирающего друга. В его взгляде сквозит вопрос? Нет, это не вопрос — констатация факта.
— Верно. Мы выжили.
— Коньячку?
Манолис глянул на сад. За окном, во дворе, сгущались сумерки.
— Почему бы нет?
Выпив коньяку, он помог Георгии вновь уложить Димитри в постель. Наклонившись, поцеловал друга — дважды, по обычаю жителей Средиземноморья, — и ощутил смрад его дыхания. Димитри гнил изнутри.
На выходе он повернулся к Георгии:
— В больницу ему нужно. Нужно, чтоб за ним наблюдали врачи, квалифицированные медсестры.
— Медсестра приходит два раза в неделю. А ухаживать за ним я и сама в состоянии… — Георгия пожала плечами. — Это судьба, Маноли. Против судьбы не попрешь. По-твоему, я могу допустить, чтобы чужой человек купал его, убирал из-под него? Нет. Я его жена. Это мой долг.
— Я зайду еще. Скоро. Вместе с Коулой.
— Если не трудно. Я приготовлю ужин. Димитри будет рад. Ему не хватает друзей.
Разве мы друзья?
— С ужином не заморачивайся. Кофе сделаешь, нальешь что-нибудь выпить. Этого вполне достаточно.
— Нет, как же без ужина?! За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я не в состоянии накормить гостей?
У него начинала болеть голова. Они опять теряли друг друга, становились пленниками правил хорошего тона,
— Ручка есть?
Георгия скрылась в коридоре и вскоре вернулась с ручкой. Он достал из кармана рубашки свой проездной:
— Говори телефон.
— Девять-четыре-два-восемь… — Она умолкла в нерешительности. — Вот идиотка. Так давно его никому не давала, что почти забыла. — Она быстро назвала последние четыре цифры. Манолис начеркал номер на билете.
К вечеру заметно похолодало, небо было чистым. Он быстро шел домой от железнодорожной станции, не обращая внимания на больное колено.
Когда он вошел в дом, Коула, подбоченившись, стояла в коридоре:
— Где тебя дьявол носил?
Отодвинув ее в сторону, он подошел к бару и налил себе коньяку.
— Ты пьян?
— Нет.
— Эктора звонил. Он зол на тебя. Ты расстроил индианку. Что ты ей сказал?
— Что она должна пойти на день рождения к Гарри.
— Так. И что она ответила?
— Что не пойдет. — Манолис одним глотком осушил рюмку. Сначала коньяк показался ему на вкус отвратительным, потом приятным, потом он почувствовал, как вновь оживают его конечности. Он снял пиджак.
Коула схватилась за голову.
— Почему ей так хочется нас унизить?
— Молодая.
Коула вытаращилась на него в изумлении.
— Ты ее защищаешь?
— Нет. — Он налил себе второй бокал.
Коула настороженно смотрела на него:
— И Елизавета звонила. Она тоже на тебя сердится.
— За что?
— За то, что эта стерва плакала из-за тебя.
Он закрыл глаза. Красивый щекастый парень в рубашке и галстуке. Значит, все-таки приходит конец несчастьям, и судьба больше не будет испытывать на прочность Димитри и Георгию, пощадит следующее поколение. Выходит, Бог не так уж и безнадежен.
Айша плакала? Она плакала.
— Завтра позвоню Экторе. Завтра все улажу.
Он извинится. Скажет: «Извините». На самом деле он ни в чем не раскаивается, но она уцепится за это слово, будет ему признательна, простит его. Что за черт? Это лишь одно пустое слово.
— Сейчас звони. Он очень расстроен.
— К черту, Коула. Позвоню завтра. Пусть порасстраиваются один вечер. Если они думают, что этогоре, значит, они просто не понимают, как им повезло. Мы заботились о них, дали им образование, все для них сделали. И я рад, что мы о них позаботились, что обеспечили им хорошую жизнь. Но хотя бы один этот вечер я хочу пожить так, будто у меня никогда не было детей. На один этот вечер я хочу забыть об их существовании.