Поселок на трассе
Шрифт:
— Вера Павловна! — ужаснулся Полох. — Вы что? В каком-таком настроении? Праздник, торжества и тому подобное. Однако разбираться надобно спокойно и трезво. О чем разговор? Как нам указано в экономическом отношении? Рубль. Рубль, Вера Павловна. Рубль и копеечки. Рублем мерим, рубль добываем. Рублем каждое дело взвешивается. Вот о чем разговор.
Анатолий, толковавший перед тем с Михаилом Чубом о достоинствах и трудностях белого стиха, бросил Полоху через стол:
— Эдуард Гаврилович, что я хотел спросить… Тут медсестра из неотложки сообщила… Напомнила нам… Этот
— Кузен? Кто? Алька? — заулыбался Эдуард Гаврилович. — Да он всякому встречному кузеном приходится. Подойдет к вам прикурить — и вам кузеном окажется.
— Спасибо, Эдуард Гаврилович, теперь я полностью разобрался и выяснил, что Алик Пустовойт и мне кузеном доводится, — отметил Анатолий.
— Что-о? — Наконец Людмиле удалось разглядеть глаза Эдуарда Гавриловича, изменчивые, сквозные, ни за что не уцепишься, ничего не поймешь, обтекаемый взгляд. — Я что-то не понял.
— И мне, выходит, кузеном доводится, поскольку подкатился прикурить. Ночью, в переулке.
— Говорить об Альке — слова на ветер бросать. Послушаем лучше диски.
— Диски — это непременно. Современные диски — мое увлечение, — включила проигрыватель Людмила.
— Да уж вы, артисты, музыканты, художники, любители всего закрученного. Хотя, слышал, вы предпочитаете лирические роли? Лирику и комедию?
— Нет, последнее время переключилась на драматические образы. Обстоятельства жизни требуют. Ожесточаюсь. Хотя, правду сказать, и комедия привлекает, комедия всем по душе. Я слушала ваши истории забавные и, признаться, думала, до чего вы веселый, игривый человек, Эдуард Гаврилович, обожаете свеженькое, остренькое. До чего это заразительно, новенькое сообщать… Признаюсь, и у меня есть новости.
Людмила помедлила, не сводя глаз с Эдуарда Гавриловича.
— Мне самой, представьте, захотелось что-нибудь свеженькое поведать, никому неизвестное. Например, сегодня совершенно неожиданно встретила одного человека. Совершенно непредвиденная, можно сказать, невероятная встреча. Вам, должно быть, интересно узнать…
— Вы так думаете? — насторожился Полох.
— Уверена, так как речь идет о вашем лучшем друге. Такая встреча! Это всегда приятно и волнительно.
— Вы что-то не очень весело рассказываете вашу веселую историю.
— Да, вы правы, веселого мало. Я говорю о Пантюшкине. Пантюшкина сегодня, только что в роще видела. Бежал куда-то или убегал от кого-то. Перепуганный человек.
— Ну, ты! Скажешь!.. — Усмешка сползла с лица Полоха. — Врешь ты!
— Ой, товарищ Полох, Эдуард Гаврилович! Такие слова? В обществе? Даже не верится — вы и такие слова. Ну, сказали бы — обозналась, ошиблась, померещилось.
— А я говорю — врешь. Врешь, говорю, нечего ему здесь делать.
— Но почему же так грубо, так зло, когда речь идет о вашем друге? Почему не верите? Думаю, и Анатолий подтвердит, он человек наблюдательный, не мог не заметить. Ведь так, Анатолий? Видели сегодня в роще
Полох осунулся, белое пятнышко наметилось на лице и стало расползаться. Анатолий, так и не произнеся ни слова, наполнил бокал минеральной водой, целебной, из Глухого Яра, протянул Эдуарду Гавриловичу. Полох оттолкнул бокал, отодвинул стул, бороздя ножками рыхлую, садовую землю, встал из-за стола:
— Все вы тут… — окинул собравшихся недобрым взглядом. — …Все вы тут артисты, художники, мастера шуточки шутить. Посмотрим, до чего дошутитесь!
Со стороны оврага донесся выкрик Любочки Крутояр:
— Ой, татка, таточка… Что ж вы здесь, в яру… У нас же праздник, люди собрались, а вы тут с этими глушите. Даже не знаете, что в роще случилося, какая беда!
Тяжело взбирающийся в гору тягач, урча мотором, заглушил бессвязную речь Любочки.
Через минуту она влетела во двор, всхлипывая истерически.
— Ой, вы тут сидите, гуляете… А там же, в роще… — Она остановилась, испуганно заглядывала в лица людей. — …Там, в березовой роще, Пантюшкин на осине повесился!
Полох первым пришел в себя. Поправил ремень, подтянул брюки, расправил плечи, сбрасывая оцепенение, освобождая мышцы.
— Нашел-таки свою осину, дурак!
Гости выбирались из-за стола, кто-то бежал уже в рощу, кто-то кинулся следом, другие собирались в стороне, расспрашивали испуганную, занемевшую Любочку. Полох отошел в глубь сада, закурил, глубоко затягиваясь, ждал чего-то, хотелось убедиться в том, что произошло, и опасался проявить излишнюю поспешность. Мужчины один за другим уходили в рощу; женщины, опередив их, сбившись в кучу, переговаривались, высказывая всяческие предположения. Вера Павловна осталась с Любочкой; Людмила кинулась было за всеми, Павел удержал ее, усадил рядом с собой.
Анатолий и Михаил Чуб подошли к Полоху.
— Растревожились? — сочувственно спросил Анатолий.
— Напротив, нисколько. Стыдно сказать, сожаления не имею. Пустой, путаный человек. Что его угораздило? И с этим складом туман.
— Со складом следствие разберется, Эдуард Гаврилович, — заверил Анатолий.
Полох глянул на него исподлобья — долгий безучастный взгляд.
— Самое прекрасное следствие, — произнес он так же безучастно, — не может дать более того, что оно может.
— Время покажет, Эдуард Гаврилович, не станем забегать вперед.
Гости разбрелись, одни ушли в рощу, другие остались рассуждать о превратностях судьбы.
— Я слышал разговор Полоха с Ольгой Крутояр. Что это он? Зачем?
Никите пришлось повторить вопрос, прежде чем Анатолий отозвался.
— Мнение! Полоху требуется общественное мнение. А можно проще сказать; заткнуть глотку слишком словоохотливым и прежде всего семейству Крутояр, чтобы не болтали лишнее. Учти, Ольга Крутояр завтра станет Ольгой Кудь. А Куди, дорогой мой, это фамилия!