Поскольку я живу

Светлая et Jk

А он нынешний на сотнях снимков – совсем другой, чем тот, каким она его помнила.

Взрослый. Взрослый.

В анкетах цвет глаз – зеленый. Рост – 185 см.

Совсем другие теперь плечи – широкие, крепкие. Совсем другие руки – накачанные, рельефные, изумительно красивые – в узоре татуировок, рисунка которых на фото и не разглядишь.

Он редко их открывает в последнее время. На ранних фото – чаще. Майки, футболки, оголенный торс на выступлениях. Повсеместная трехлетняя истерия. «Мета! Мирош! Мета! Мирош!» - и тексты песен, которые пел Дворец спорта,

откуда была прямая трансляция концерта года три назад. Взлет. Феноменально быстрый взлет, почти молниеносный и сразу – на вершину этого мира.

Долгая, долгая равнина. Длиной в два года.

Инстаграм продолжал пестреть. Мирош за роялем. Мирош с гитарой. Мирош на премьере какого-то фильма с исполнительницей главной роли. Любовники? Нет? Никаких признаков того, что любовники ни на фото, ни в статьях нет. Просто фотография, так друзья фотографируются. В той же подборке они втроем с Фурсовым. И если присмотреться, то весь ее корпус – с гитаристом, а не с Мирошем.

С Мирошем только голос.

Голос. Его чертов голос. Звучавший иначе, взрослее, глубже. И пронзительнее в своей страшной просьбе:

От состояния диссонанса

До состояния резонанса.

Останься, слышишь?

Останься.

Закатанные рукава белой рубашки. Спущенный тонкий черный галстук. Откинутая со лба длинная челка. Несколько слов песни. Белоснежные стены и окно. Монохромное – в стиле его одежды и его заметной бледности – видео, снятое на телефон. Где это? Чей-то дом? Ресторан? Клуб? Новый концепт?

Шесть месяцев назад. Хэштэг под видео: #comeback.

Геолокация – Торонто.

Что, черт подери, он делал в Торонто?! Гастроли? Они не гастролировали два года! Как много она пропустила?! Боль давших о себе знать метастаз ширилась и становилась почти невыносимой.

Канадский период.

«- Почему Королевская музыкальная консерватория? Другой конец света?

– Ну, ведь не секрет, что у нас, кроме Тараса, все самовыродки?

– Самородки?

– Можно и так! Необходимость получить образование чувствовалась давно. Сейчас появилась возможность. Почему нет?

– Будете заниматься вокалом?

– Его точно надо подтянуть.

– Ну уж не скромничайте. Неужели не нашлось ничего ближе?

– Жаль, что не нашлось ничего дальше. Но, по крайней мере, в Торонто Иван Мирош – никто. И ко мне будут относиться так, как я того стою, не принимая во внимание былые заслуги, симпатии и антипатии. К тому же, я всю жизнь мечтал побывать в Канаде.

– А как же «Мета»? Ваш отъезд можно расценить как прекращение ее существования?

– Ни в коей мере. Это всего лишь переход к новому, чего еще не было».

Вся его жизнь – сплошное оставление прошлого за поворотом, где начинаются перемены.

Он никогда не боялся уходить не оглядываясь.

Для этого тоже нужен талант.

И для того, чтобы заявиться в ее жизнь снова, – очень нужен. Особенный.

Думает, ему все позволено?

Думает, она по-прежнему никто?

Думает опять поразвлечься за ее счет?

Нет! Теперь ее очередь. В конце

концов, она имеет право спросить в глаза. И она хочет узнать. Хочет и узнает.

Она пойдет на прослушивание. Она сделает все, чтобы попасть в этот чертов проект. Она станет его тенью, она не оставит его в покое, пока не получит ответы на все свои вопросы.

Будильник должен был зазвонить в семь, но Полина проснулась сама, чуть раньше.

Утро было пасмурным, что удивительным образом придало ей упрямства. Все ее дальнейшие движения были размеренными и продуманными, словно выверенными по хронометру. Душ, неброский макияж, собранные в свободный хвост волосы, завтрак, этноплатье.

Она внимательно разглядывала себя в зеркале, как главнокомандующий рассматривает карты перед решающим наступлением.

У нее к нему свой счет, он слишком много ей должен, и за пять лет набежали проценты.

Полина ни минуты не сомневалась в своем решении ехать на прослушивание. И все же стоя на парковке перед концертным залом, нервничала и подставляла ветру запылавшие щеки.

Заставляла себя делать шаги к дверям, беседовать с администратором. Узнавать порядок прослушивания на сегодня и удивляться тому, что ее поставили в список самой первой.

И при этом чувствовала каждую минуту, отделяющую ее от Ивана.

Еще несколько шагов – и они встретятся.

Полина подошла к дверям, ведущим в зал, сделала глубокий вздох и переступила порог.

– Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста, - откуда-то из полумрака впереди нее, стоявшей в свете прожекторов и подсветки.

«Это кто? – Новый клавишник!» - из головы. Из той глубины, в которую не погружаются даже глубоководные твари.

– Здравствуйте, - ответила она и сделала еще несколько шагов по проходу, - я – Полина Штофель.

Шуршание бумаг. Анкета.

– Национальная филармония, - серьезный мужской голос. И четкое из полумрака, который едва начал рассеиваться:

– Зорина! – Комогоров?

Полина повернулась на голос.

– Здравствуй, Тарас. Больше не Зорина, - в этот самый момент она почувствовала себя абсолютно спокойной и уверенной. И точно знала, что Ивана в зале нет, а внутренний секундомер включил новый отсчет. Она пройдет прослушивание. И она будет в этом проекте! Любыми способами, даже если для этого придется просить кого угодно. Даже Стаса!

– Вот черт… - ответ на ее внутреннюю мантру, программой запущенную во весь организм, теперь спокойно отмеривающий ровный пульс, перекачивавший в штатном режиме кровь, заставляющий вдыхать и выдыхать воздух, и контролирующий бесперебойный процесс метаболизма. Мета-Болизма. Смешно.

Взгляд снова туда, к чертыхнувшемуся так называемому члену «жюри». Наклонившись вперед, в попытке рассмотреть или застыв в неверии, на нее уставился Фурсов. Тот же Влад, который пять лет назад огласил ей приговор одним-единственным словом: «Нормально». Сейчас, похоже, несколько ошалевший. Она могла бы его не узнать – бородатого сосредоточенного очкарика, если бы не прежнее, как раньше, открытое лицо и врожденная смуглость кожи.