Послание из пустыни
Шрифт:
Они точно меня видят, подумал я. Меня выдает белое платье.
Не видеть самому было ужасно. Я протянул в их сторону раскрытую ладонь, показывая, что она пуста, что в ней ничего нет, но арестантов я по-прежнему не видел. Зачем я туда напросился? Мне совершенно нечего там делать, а их, скорее всего, переполошил.
И тут распахнулся верхний люк.
— Выходи! — закричал конвоир.
— Хорошо, — сказал я и вылез.
— Доволен? — ухмыльнулся он.
Я весь провонял трюмом и поспешил сменить платье; вымыв руки, я опять сел под тент. Купец угостил меня вином.
— Ты как-то странно выглядишь, Иисус.
— Я спускался к арестантам.
— Чем бы дитя
— Но я их так и не увидел. Там было слишком темно.
В ту ночь мне не спалось. Я сидел у борта и любовался звездами, вслушивался в кипение волн. Лучники, сомлев от вина, заснули, со всех сторон меня окружали лишь звуки природы, громкие и чистые. Мне нужно посмотреть на арестантов! — думал я. Вглядеться в их лица! Я хочу опять в трюм, хочу услышать их голоса.
Наутро я ждал возле трюмного люка: сидел, скрестив ноги и закрыв глаза — чтобы скорее привыкнуть к темноте. Когда появился конвоир, я взял у него сухари.
— Дай, я справлюсь сам.
— Невелика премудрость.
Я хотел подойти к ним как можно ближе, а потому сразу двинулся вперед. Я хотел по-настоящему приблизиться к ним, а потому не бросал хлеб, а протягивал к их губам. Я хотел заглянуть им в глаза, а потому опустился на колени, и моя одежда сразу пропиталась мочой и испражнениями.
Тут я увидел, какими короткими цепями скованы узники: такими короткими, что они не всегда могли дотянуться и поднять хлеб с пола. Я покормил их из рук.
— Чего тебе надо? — вдруг спросил один.
— Почему вас везут в трюме? Что вы такого сделали?
— Спроси об этом наверху.
На следующий день я опять пошел туда. Теперь я взял с собой воды… Я хотел разглядеть их лица — и отмыл с них грязь, я хотел услышать их голоса — и дал им напиться.
— Ну что, спросил наверху?
— Нет.
— Кто ты такой?
— Писарь у купца, которому принадлежит судно. А ты?
— Уж и не знаю. Раньше у меня были семья и дети…
Так я завел знакомство с арестантами. И не проходило дня, чтобы я не спускался к ним, потому что хотел послушать их рассказы о том, о чем догадался сам: истинными ворами и мошенниками были люди, чей хлеб я ел и чье вино пил. Купец оказался насильником, в трюме находились его жертвы.
Они ждали меня. Я помогал им смыть грязь, я кормил их, и они тоже знакомились со мной.
А между посещениями трюма я сидел за одним столом с купцом и слушал его истории.
— Представь себе, за прошлый рейс я выручил столько, что хватило построить дом в Александрии. Помнишь мой дом, с красными воротами? Правда, замечательный?
Дом и впрямь был замечательный. Там был сад с фонтанами, там благоухали орхидеи, привезенные купцом из Индии, там царили тишина и покой.
— Будешь умником, тоже внакладе не останешься. При твоих-то способностях…
Но однажды, когда над аравийским побережьем всходило солнце, мы подошли к торчавшему из моря скалистому черному островку. Он был плоский и совершенно голый, без единой травинки, — каменная глыба метров сто в длину и столько же в ширину. У подножия глыбы свирепо бились волны. Когда мы приблизились, лучники открыли трюм и вывели арестантов на палубу. Под угрозой оружия их подогнали к борту.
— Тебе предстоит забавное зрелище, — сказал купец.
Корабль стоял у самой скалы, и одного узника заставили перелезть через планширь, но его освобожденные от цепей ноги настолько ослабли, что он споткнулся и упал между бортом и утесом. Когда судно приподняло волной, мы раздавили несчастного. Сначала из воды еще торчали руки с растопыренными
— Жаль, — проговорил купец, обнимая меня за плечи.
— Что ты задумал? — спросил я и обернулся к троим оставшимся узникам. Их уже тоже расковали, и теперь они неуклюже ступали по палубе, с мольбой протягивая ко мне руки.
— Сейчас увидишь, — сказал купец… и поворотил мою голову к черной скале.
И я увидел, что она кишмя кишит змеями. Они торопливо сползались со всех сторон, их гладкая кожа отливала на свету то черным, то синим, то зеленым. Змей было не счесть — даже не десятки, а сотни. Арестанты тоже заметили их и, упав передо мной на колени, истошно завопили:
— Спаси нас, спаси! Ты же…
Вокруг стояли красивые девушки в белых, развевающихся на ветру туниках. Они поспешили к борту, только бы не пропустить интересное зрелище. Что я мог поделать?
— Неужто обязательно посылать их на смерть? — спросил я. И содрогнулся, потрясенный безволием своего голоса.
— Для работы они больше не годятся, — пожал плечами купец.
— Но ведь они ни в чем не виноваты. Это просто…
И умолк.
— Мне кажется, ты повредился в уме от своих вылазок в трюм. И подумай: я обещал лучникам сие маленькое удовольствие. Они обожают этот остров. Негоже лишать их такой радости. Они ведь могут и рассердиться. Надо принести кого-то в жертву. А ты едва ли согласишься пожертвовать собой. Не согласишься, верно?
Все мы мечтаем быть безгрешными. Мечтаем забыть о своем «я». Мечтаем отречься от себя ради других.
Мое минутное замешательство положило конец крикам: возможно, сначала арестанты молчали в изумлении, затем — с надеждой, а когда я покачал головой — от ненависти.
Потому что я таки внушил им надежду. Потому что они стали увереннее смотреть в будущее. Зато как же они возненавидели меня!
И по праву. Во мраке их существования я был светлым образом, укреплявшим их силы. Теперь силы оказались им ни к чему… Но ведь эти арестанты никоим образом не близки тебе. Они что, твои братья, твоя родня, твои соплеменники?
Нет, нет и нет. У меня вообще нет на земле близких. И отдавать свою жизнь мне не за кого. Таких людей нет.
— Что ты сказал? — спросил купец.
— Я?
— Мне показалось…
Неужели я говорил с ним? Я не мог вспомнить его голос. Неужели он в самом деле спросил меня, не хочу ли я пожертвовать собой? Я посмотрел на купца: он лузгал семечки и выплевывал шелуху в море. Неужели эти люди умоляли меня спасти их?
Я и сам не знал. Между тем их заставили перелезть через поручни и вытолкали на скалу, они в обнимку стояли с краю, и к ним уже стали подползать змеи… внизу вспенивали воду акулы и барракуды. Арестанты больше не кричали, теперь слышался лишь грохот разгулявшихся волн, которые подбрасывали корабль все выше и выше, и кормчий уже повернул штурвал, и мы стали отходить от острова, и тут змеи ужалили первого и завертелись, закружились на пятачке у их ног, норовя достать каждого, и один арестант откинулся назад и полетел в море — и сгинул там… Я не мог долее смотреть и рухнул на палубу, судно взлетело на гребень волны, и мы на всех парусах понеслись по безмолвному морю, а вокруг стала собираться толпа, жадная, любопытная толпа, дивившаяся на мой смех, который все громче и громче раскатывался в палубной тиши, на знойном попутном ветру… Я смеялся. А купец крепко держал мою голову, пытаясь сквозь сжатые губы влить в меня прохладное вино, прохладное белое вино, прохладное белое…