Послание
Шрифт:
– С мамой все в порядке?
Я вздохнул. Все та же игра…
– Я спросил тебя, все ли в порядке с мамой. Она хорошо себя чувствует?
– Она умерла, Джереми. Она умерла три года назад.
Он удивленно поднял брови.
– Да? Жалко. Она сильно страдала, боли было много?
– Да, Джереми, боли было много.
Белая боль, черная боль… Боль, которая сожгла ее, превратив маленькие руки в неразгибающиеся шишки, и под белоснежным огнем которой она стала почти прозрачной. Она не прикасалась к таблеткам до самого конца, когда была уже не в состоянии
– Достаточно боли на троих? – спросил он. – Я тебя, конечно, в этот список не включаю. Ты избежал пламени. О, возможно, тебе были причинены некоторые неудобства, ты стал немного невротичен, но душу твою это не сожгло. Ты был спасен от огня. Твоя душа обожглась, Карсон?
– Знаешь, Джереми, мы можем обсуждать эти вещи по почте. Вопрос: «Твоя душа обожглась?» Пожалуйста, обведи кружочком правильное: «да» или «нет».
– НЕ СМЕЙ НАСМЕХАТЬСЯ НАДО МНОЙ! ЭТО ТЫ НУЖДАЕШЬСЯ ВО МНЕ, А НЕ Я В ТЕБЕ! Я попробую еще разок: Твоя душа обожглась, Карсон?
Я выдвинул стул из-под стола и сел перед братом, глаза в глаза.
– Нет, Джереми, не обожглась.
– Как это необычно, учитывая, что огонь, похоже, был повсюду. Почему?
– Ты мне ответь, Джереми. Тебе, похоже, не о чем думать, кроме как об этом.
Джереми подскочил на кровати и завизжал:
– ПОТОМУ ЧТО Я УБИЛ ЭТОГО УБЛЮДКА, ПОЭТОМУ? Я привязал его ВОПЛЬ к ВОПЛЮ, и я сам ВОПИЛ, пока ВОПЛИ не полились по его ногам, как трубчатые черви и черный мед. Я подставил свое лицо под его капающий ВОПЛЬ, пока он еще был жив и мог это видеть. Вот почему твоя душа, брат, не превратилась в пепел. ЭТО Я СПАС ТЕБЯ!
Джереми вскочил с кровати и прошелся по комнате один раз, другой. Затем согнулся перед зеркалом в позе игрока с бейсбольной битой. Его искаженное отражение на пластике подмигнуло мне.
– Возможно, всего можно было бы избежать, если бы мой дорогой папочка играл со мной в бейсбол… вместо всего прочего. – Он понизил голос и в точности воспроизвел голос нашего отца: – Эй, сынок, как насчет того, чтобы пойти на улицу и немножко побросать наш старый мячик?
– Прекрати, Джереми.
– Нет, сынок, ты неправильно держишь биту, возьми-ка ее вот так.
– Прекрати.
– Черт побери, малыш, я сказал, держи ее вот так!
– Не надо. – Я поднялся.
– Держи ее, маленький придурок!
Яподскочил к нему.
– Джереми!
– Я покажу тебе, маленький придурок, я, блин, покажу тебе… я покажу тебе…я…
Я схватил его за грудки. Джереми откинул голову назад, и вопль из коридоров далекого прошлого пронзил сердце сегодняшнего дня. Моя мама поворачивается и говорит: Иди в постель, все скоро успокоится.
Окошко в двери распахнулось.
– Все в порядке? – спросил охранник. Пробежав
– Закрой окно! – завопил я.
Когда створка медленно закрылась, я подошел к умывальнику и плеснул себе в лицо холодной водой. Джереми сидел на кровати и улыбался.
– А теперь, когда церемония открытия позади, о чем ты хотел поговорить, Карсон? Дай-ка я угадаю… Последние происшествия в старом добром Мобиле? Я знаю, что, когда ответы не приходят, ты нуждаешься в небольшом совете. Ты принес фотографии и файлы, чтобы я мог повозиться с ними денек-другой? Да, и что-нибудь для освещения?
Когда я приехал на остров Дофин, была уже полночь. С юга приближалась гроза, слышны были раскаты грома, сквозь тучи пробивались отблески молний. Я надеялся, что Эйва спит и я смогу дотащиться до постели и провалиться в темноту, которой мне так хотелось. Но когда я повернул за угол, то увидел на дорожке перед домом «вольво» Гарри. Я резко надавил на тормоз и тупо уставился на машину. Что ему могло понадобиться в такое время? Перебирая разные варианты, я осторожно двинулся вперед и припарковался. Подниматься по ступенькам было тяжело, словно они стали вдвое выше.
Гарри и Эйва сидели неподвижно, будто мраморные. Гарри был изваянием в кресле. Изваяние Эйвы сидело на кушетке, между ее грудью и губами зависла чашка с чаем. Кто-то вылил на меня горячий парафин, когда я проходил через дверной проем, – воск твердел и замедлял мои движения.
– Почему ты здесь завтра? – спросил я, понимая, что слова вырываются какие-то неправильные, и стараясь вспомнить, что хотел сказать. Я снова попробовал, но получилось не лучше: – Я имею в виду Гарри здесь поздно…
Я решил подождать, пока язык начнет нормально двигаться, но пол подо мной зашатался, словно в фундамент бесшумно ударила молния. Она подожгла сваи, потому что дальний конец дома начал рушиться и оседать. Сваи не выдерживают,сказал мягкий голос в моей голове. Но почему тогда мебель не соскальзывает вниз? Язачарованно наблюдал: мой дом никогда раньше такого не вытворял.
– Как она бьет… – сказал я.
Я услышал холодные переливы струн арфы. Изваяния поднялись в воздух и полетели ко мне, точно бабочки.
– Держи это вот так. Немного вперед. Теперь правильно. Голос Эйвы был записан на пересохшей и никуда не годной магнитофонной ленте, с постоянным шипением и потрескиванием в виде фона.
– Насколько это серьезно? – услышал я голос Гарри, записанный на той же ленте.
– Вторая степень. Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Здесь главная опасность в инфекции.
Звуки становились распознаваемыми. Вот прозвучал еще один раскат грома, далекий и приглушенный. Шипение оказалось шумом сильного дождя на моей крыше. Я открыл глаза, выплывая из глубины к искрящейся поверхности. Я попытался сесть, но тяжелая рука Гарри легла мне на грудь.