Посланница преисподней
Шрифт:
Впрочем, местные демоны пока не давали о себе знать — но и солдаты Эета действовали осторожно. Они заключали договоры с разношёрстными мерзавцами, и юный правитель поражался, насколько тупы и корыстны могут быть люди. Как правило, эти субъекты просили одно и то же: денег, власти, любви женщины. А деньги и власть употреблялись опять на приобретение ещё больших денег, ещё большей власти, ещё большего количества женщин.
Агенты пристально следили за каждым шагом своих нанимателей, чтобы при первой же возможности закрыть договор раньше времени: в тексте
Конечно, демоны понимали, что их господину нужны преступники — и быстрее, чем истекут сроки. Поэтому они под видом купцов-работорговцев скупали на рудниках сосланных за убийства и разбой, но не всех, а лишь тех, кто по тяжести вины был осуждён на пожизненные работы.
Или выкупали у судей приговорённых к смерти.
Вскоре по берегам южного моря прокатилась молва, что где-то на далёком мрачном острове живёт злобный царь Эхет — многие люди, как и Гими когда-то, коверкали имя Эета, — и он творит какие-то немыслимые ужасы над несчастными, попавшими к нему в руки. Ходили слухи, будто он расчленяет тела умерших от пыток и кормит ими своих псов.
Эет только криво улыбался, выслушивая от Дарршиса эти сведения, но приказ о пресечении слухов не отдавал.
А они становились всё интереснее и интереснее.
Некоторые стали говорить не только о царе Эхете, но и о царе Эете — правда, как о двух разных людях. Утверждали, будто царь Эет великий волшебник, повелитель драконов и хранитель какого-то невероятного сокровища. Правда, пока столь занятные сведения витали лишь внутри шпионских сетей на греческих островах, и потому были доступны очень узкому кругу: семьям правителей и приближённым лицам. И всё же, выслушивая это, Эет морщился, кусал губы — и просил Дарршиса придумать для сплетников сказку о том, где могла бы жить столь занятная личность.
— Пусть отчаянные головы где угодно разыскивают драконов и сокровища, лишь бы подальше от Атариды! А страшные истории об Эхете поощряйте.
Таким образом, вскоре угроза заковать в цепи и отправить к злому царю Эхету стала на западных греческих островах весьма действенной и весьма распространённой, зато в руки слуг Эета начали попадать невинные люди: многие влиятельные аристократы пытались столь простым и элегантным способом избавиться от неугодных, не рискуя быть обвинёнными в убийстве. Но демоны, способные видеть души, определяли такие нечаянные жертвы моментально. Чтобы не портить репутацию злодея, Эет не позволял просто и откровенно отпускать несчастных, но — создавать им условия для побега.
К сожалению, не все решались воспользоваться этими условиями, и часть невинных всё же попадала на Атариду. Здесь этих пленников освобождали и возвращали на родину, предварительно стерев память об острове.
Как ни странно, находились и такие, что умоляли оставить их на Атариде. Польза государству? Сколько угодно! Они могут заниматься разведением пчёл, охотой, гончарным делом… Могут выращивать виноград и делать вино,
Эет усмехался — и разрешал.
В глубине души он радовался, что на остров вернулись простые смертные.
Отстраивался город, вокруг него появлялись посёлки, распахивались поля, налаживалась торговля, университет к концу следующего года мог бы принять первых слушателей — а темницы в подземельях Храма заполнялись преступниками…
Неделю назад Эет отдал приказ реставрировать храмовые купальни.
Правда, в тайне от Вирлисса.
Молодой правитель приходил в восторг от одной мысли, как обрадуется сюрпризу Вир, и сейчас его огорчало только одно: на научные занятия — а сейчас он вплотную занялся сложнейшей магией Пространства — оставалось очень мало времени.
Только вечера.
Но даже и вечера он не всегда мог посвящать любимой работе. Среди обитателей Храма уже успела установиться традиция: после захода солнца все собирались в Верхнем храме, пили чай, разговаривали и слушали песни Таривила.
И Эет не мог лишить себя дружеской болтовни, прекрасных эльфийских песен, обмена идеями и планами…
А для магии оставалась ночь.
Какого чёрта? Ведь, в конце концов, он немёртвый! Он может позволить себе роскошь обходиться без сна и обычной еды.
И Эет почти обходился.
На сон юноша тратил теперь не более трёх-четырёх часов, а потом вставал с покрасневшими глазами и спускался к подножию Храма — тренироваться…
Он понимал, что цена такому злоупотреблению возможностями неумершего — ранний голод,но разве темницы его подземелий не забиты человеческой мразью всех сортов? Стопроцентной, качественной мразью, на счету которой множество исковерканных судеб — он сам убедился в этом, с помощью телепатии дотронувшись до разума каждого из пленных, чтобы исключить возможность ошибки.
Там, в подземельях, некого было жалеть.
За эти два месяца Эету уже четырежды приходилось утолять голод, в то время как Ариту — всего дважды, но никакого удовольствия этот процесс молодому личу не доставлял. Эет, как ни уговаривал себя, не мог поедать приговорённых заживо. Он просто приканчивал бандитов, сворачивая шею — и уже потом… Как поступал Арит, Эет не знал — впрочем, и знать не хотел.
Что же касается счастливчика Таривила, то тот только пожимал плечами и осведомлялся, как же ощущается пресловутый голод?…
— Когда ты его почувствуешь, не спутаешь ни с чем, — устало отмахивался Господин.
Похоже, Ариэлла была права, утверждая, что существам, подобным Таривилу, человеческая плоть требуется намного реже, чем личам…
Эет вздохнул.
Сегодня после тренировки он лишил себя удовольствия позавтракать в обществе друзей, чтобы уделить этот час теории государственного управления. Прихватив с собой чашку чая и бутерброд с сыром — хвала Мортис, теперь на Атариде вновь делали сыр! — юноша отправился в кабинет.