Посланник Бездонной Мглы
Шрифт:
Ларда изобразила на лице выражение мудрой задумчивости (то есть это ей так казалось, поскольку не могла она видеть со стороны своих жмурящихся от удовольствия глаз) и принялась растолковывать Лефу общеизвестное – тем же тоном, каким привыкла поучать Гуреино потомство:
– Послушники были всегда, только до появления Бездонной они слушались кого-то другого. А потом приключились ненаступившие дни – ну, всякие ужасы. В ущелье, которое возле обиталища Истовых, поселилась Мгла и съела какого-то древнего каменного духа. Тогда те, прежние Истовые, решили: раз съела, значит, сильнее. Древний дух не умел трясти землю, сдувать хижины и мешать солнцам рождаться. А Бездонная все это смогла, а еще смогла съесть того, каменного, и бесконечность Мира в придачу. Прежние Истовые сказали послушникам:
Ларда утерла пальцами взмокшее лицо. Очень трудно оказалось объяснять известное с чужих слов. Кажется, что знаешь много всякого, а когда начинаешь рассказывать, то все умещается в несколько куцых фраз. Обидно…
Леф морщил лоб, обдумывая услышанное.
– Но ведь давние послушники, наверное, уже все поумирали, – протянул он растерянно. – Кто же теперь на заимках живет?
– Новые, – пожала плечами Ларда. – Они все время к себе новых зовут. Всяких таких мужиков, которых не выбрали, или же ленивых, не способных самим прокормиться, – девчонка усмехнулась и сплюнула. – Уж они знают, кого чем приманить. Амда вон Древней Глиной соблазнили, других – другим… На заимках ведь работы бывает мало, а жить безопасно и сытно: общинам заступничество перед Бездонной недешево обходится. А еще у носящих серое свои огороды да стада имеются. Они, правда, жертвенные, для Мглы то есть, но вряд ли ей все то достается, что в священный колодец назначено, – так Гуфа думает. А что? Общинным старейшинам тоже немало перепадает из собранного на послушническое прокормление. Вот они и чтут Истовых, старейшины-то…
– А другие, которые чтут, – им тоже, значит, перепадает?
– Кто – другие?
– Ну просто люди. Общинники. Такие почему уважают послушников?
– Носящие серое говорят, будто могут упросить Мглу сделать вместо плохого хорошее. Еще они за Ущельем Умерших Солнц следят, предупреждают, когда приходят опасные. Людей лечат. Говорят, что смутных умеют прогонять. А еще они говорят, будто учатся читать Говорящую Глину. Как только научатся, то сразу сумеют сделать Мир и жизнь в нем не хуже, чем было до ненаступивших дней, – Ларда поскребла ногтем в зачесавшемся ухе, хмыкнула. – А вот Гуфа как-то сказала (она Нурду это сказала, я совсем случайно услышала), будто люди вовсе и не послушников чтут – они почитают обычай. Просто привыкли, что издавна есть такие, которых уважать и кормить надобно. Вот и уважают. И кормят.
Леф вдруг вспомнил, как рассказывал ему о приносимой послушниками пользе Фасо, когда пытался заманить Незнающего мальца на заимку. Вспомнил и решил, что Гуфа права. Все, что послушники делают, получается у них хуже, чем у кого-то (это, конечно, кроме всяческих пакостей – тут носящим серое равных нет). Бешеных и исчадий они часто не замечают, Хону с Торком приходится дозором ходить… Ведовство у послушников слабее Гуфиного, и Мгла, похоже, не желает слушать их просьбы. Иначе почему же за столько лет носящие серое не сумели упросить ее перестать засылать в Мир всяких злобных тварей? Что же до Глины Древних, то послушники только учатся ее читать, а Гуфа уже умеет, но ей не дают. У нее только крохотный осколок Говорящей Доски хранится, никчемный и глупый. «…И повелел кусить всю…» Это Леф сам прочитал, потому что его учит ведунья. А как учатся послушники? Разве можно самим себя обучать тому, чего не умеешь? И побеждать всяческие хвори Обитающим на заимках удается куда реже, чем Гуфе. Правда, Гуфа одна, и со всеми хворыми ей не управиться… А вот, кстати, почему в Мире только одна ведунья? Может, Ларда знает?
Нет, этого Ларда не знала. Она только слыхала от Нурда, будто и в прежние времена ведунов было немного. А теперь по-настоящему ведовать умеют лишь Гуфа и сам Витязь, причем ведовство Витязя совсем не такое, как у старухи. В чем тут разница, Ларда не смогла уразуметь, хоть Нурд и пробовал объяснять. Девчонка поняла только, что он умеет лечить раны и ушибы, прочие же хвори ему неподвластны. И еще Нурд не способен творить заклятия. И будущее читать не способен.
В другой раз он обмолвился, будто его ведовству можно обучить многих, а Гуфиному – почти
Девчонка умолкла было, но Леф не дал ей даже дух перевести:
– А почему Витязь может быть только один?
Ларда про себя горячо взмолилась, чтобы этот несносный наконец-то наелся услышанным и отстал. Ей уже надоели бесконечные Лефовы вопросы, однако промолчать казалось немыслимым. Еще вообразит, будто она не знает…
– Ну обычай такой. Когда-то Витязей бывало помногу, но однажды они заспорили, кто из них лучше. Долго спорили, потому что их тогда пятеро было. Потом договорились: пусть люди решат. Про кого больше людей скажет, тот и есть самый сильный и храбрый. Ну, один из Витязей очень хотел, чтобы лучшим назвали его (даже сильнее хотел, чем и взаправду быть лучшим), и поэтому придумал ходить по дворам и убивать тех, кто хвалил прочих. Остальные Витязи его потом победили, но он все равно успел поубивать очень много народу. Вот с тех пор и установлено: Витязь только один может быть, чтоб то, давнее, не повторялось. А когда ученика воспитает, сразу должен в Бездонную Мглу бросаться. Так обычай говорит. А Гуфа бормочет о пустоголовых старейшинах, которые пуще бешеных опасаются, что большая сила их съест. Гуфа часто говорит эти слова, но объяснить ничего не хочет…
– Плохой этот обычай, по-моему. Потому что опасный очень, – Леф прикусил губу, задышал глубоко и часто. – Вот если придется Витязю погибнуть прежде, чем он успеет ученика воспитать, – что тогда? Тогда очень нехорошо получится…
Девчонка нетерпеливо дернула плечом:
– Не было еще такого ни разу. Витязь – он на то и Витязь, чтобы злых убивать, а самому не гибнуть. Это ты, Леф, какую-то глупость выдумал…
– А в ученики к Витязю любой напроситься может? И почему Нурд еще никого не взял? Его же убить могут, и в Мире ни одного Витязя не останется… Или он Мглы боится?
– Вот пристал! – почти уже прохныкала Ларда. – Въелся, будто сажа под ногти… Ничего Нурд не боится. Когда к Амду на выучку шел, знал небось, что Бездонной не миновать. А только никак не может он ученика себе выбрать. Которые хотят, те либо хиленькие, либо умишком не вызрели. А иные, может, и пригодные, так желания не имеют. Невелик ведь соблазн прожить невыбранным, под голубые клинки подставляться, да потом еще и по собственной воле до срока на Вечную Дорогу! Черноземельцам проклятые и вовсе как прыщ на затылке: и не видать его, и не болит – так только, чешется иногда. Привыкли от Бездонной нашей кровью отбрызгиваться… Вот и выходит, что стоящих парней стало меньше даже, чем в матушкином вареве мяса бывает. А Нурда Амд в свое время из троих выбирал!
– Так, может…
– Нет уж, хватит с тебя! – Ларда шмыгнула носом и отвернулась. – Я устала, и пить хочу, и вообще надоело.
Леф немедленно стал выбираться из своего ложа, но девчонка с пренебрежительным фырканьем повалила его обратно.
– Да лежи ты, огорченье родительское! Сама я, что ли, воды в вашей хижине не найду? Будто бы это кто-то другой ее матери твоей из колодца таскает…
Она уже тянулась к занавешивающему вход пологу, когда Леф тихонько спросил:
– А, к примеру, меня Нурд в ученики взять согласится?
Ларда не ответила, не обернулась даже. Она только запнулась на миг, и спина ее как-то напряглась, съежилась, словно девчонка вдруг испугалась удара по лопаткам наотмашь. Потом, так и не оглянувшись, Ларда аккуратно отодвинула полог и скрылась в хижине. Она довольно долго была внутри (гораздо дольше, чем требуется, чтобы подойти к корчаге с водой и убить жажду), а когда наконец выбралась во двор, лицо ее было мокрым.
– Умылась, – коротко пояснила Ларда, примащиваясь рядом с настороженно засматривающим ей в глаза Лефом. Несколько мгновений она молча утирала ладонями щеки, отплевывалась от стекающих на губы крупных прозрачных капель. А потом, когда Леф не без облегчения вообразил, что вопроса его девчонка то ли не расслышала, то ли не поняла, Ларда спокойно обернулась к нему и проговорила сипловато, но очень внятно: