Посланник МИД. Книга вторая
Шрифт:
Хотя уже рассвело, подъезд МИДа с чугунным навесом был ярко освещен прожекторами.
Вокруг суетились фоторепортеры, кинооператоры, журналисты.
Чиновник выскочил из машины первым и широко распахнул дверцу.
Они вышли, ослепленные светом юпитеров и вспышками магниевых ламп.
– В голове у меня тогда, товарищ Козырев, мелькнула тревожная мысль – неужели это война? Иначе нельзя было объяснить такое столпотворение на Вильгельмштрассе, да еще в ночное время?, – описал мой собеседник свои мысли в тот исторический момент.
Фоторепортеры
Там… как я и сам хорошо знал, в апартаменты министра вел длинный коридор. Вдоль него, по словам Бережкова, в их приезд, вытянувшись, стояли какие-то люди в форме.
При их появлении они гулко щелкали каблуками, поднимая вверх руку в фашистском приветствии.
Потом они повернули направо, в кабинет министра.
– Там… в глубине комнаты стоял письменный стол, – описывал кабинет Риббентропа Бережков. – В противоположном углу находился круглый стол, большую часть которого занимала грузная лампа под высоким абажуром. Вокруг в беспорядке стояло несколько кресел.
– Знакомая картина, – мелькнула у меня мысль.
Сначала зал кабинета показался Бережкову пустым. Только за письменным столом сидел Риббентроп в будничной серо-зеленой министерской форме. Оглянувшись, Бережков и Деканозов увидели в углу, справа от двери, группу нацистских чиновников.
Когда наши представители через всю комнату направились к Риббентропу, эти люди не двинулись с места. Они на протяжении всей беседы оставались там, на значительном от них расстоянии. По-видимому, они даже не слышали, что говорил Риббентроп… Так велик был этот старинный высокий зал, который должен был, по замыслу его хозяина, подчеркивать важность персоны гитлеровского министра иностранных дел.
Когда Деканозов и Бережков вплотную подошли к письменному столу, Риббентроп встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала за круглый стол.
У Риббентропа, по словам Бережкова, было опухшее лицо пунцового цвета и мутные, как бы остановившиеся, воспаленные глаза.
– Он шел впереди нас, опустив голову и немного пошатываясь.
«Не пьян ли он?», – промелькнуло у меня в голове, – поделился своими со мною тогдашними мыслями Бережков.
После того как они уселись за круглый стол и Риббентроп начал говорить, его предположение подтвердилось.
– Он, видимо, действительно основательно выпил, – с возмущением сказал мне Бережков и продолжил рассказ…
Деканозов так и не смог изложить наше заявление, текст которого они захватили с собой.
Риббентроп, повысив голос, сказал, что сейчас речь пойдет совсем о другом. Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять им, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе.
Игнорируя тот факт, что на протяжении последних недель советское посольство по поручению Москвы
Затем Риббентроп сказал, что создавшуюся ситуацию германское правительство рассматривает как угрозу для Германии в момент, когда та ведет не на жизнь, а на смерть войну с англо-саксами.
– Всё это, заявил Риббентроп, – расценивается германским правительством и лично фюрером как намерение Советского Союза нанести удар в спину немецкому народу. Фюрер не мог терпеть такой угрозы и решил принять меры для ограждения жизни и безопасности германской нации. Решение фюрера окончательное.
– Час тому назад германские войска перешли границу Советского Союза, – взяв себя в руки, с трудом выдавил из себя Риббентроп.
Затем Риббентроп принялся уверять советских дипломатов, что эти действия Германии не являются агрессией, а лишь оборонительными мероприятиями. После этого Риббентроп встал и вытянулся во весь рост, стараясь придать себе торжественный вид.
Но его голосу явно недоставало твердости и уверенности, когда он произнес последнюю фразу: – Фюрер поручил мне официально объявить об этих оборонительных мероприятиях…
Деканозов и Бережков также встали. Разговор был окончен.
– Тогда, товарищ Козырев, мы узнали, что Вы были правы… и в тот момент снаряды уже рвались на нашей земле. После свершившегося разбойничьего нападения война была объявлена официально… Тут уж нельзя было ничего изменить, – сказал мне Бережков с ноткой извинения в мой адрес за недоверие и продолжил…
Прежде чем уйти, Деканозов сказал гневно Риббентропу: – Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз. Вы еще за это жестоко поплатитесь…
На этом Деканозов и Бережков торжественно повернулись и направились к выходу.
– И тут произошло неожиданное…, – с иронией в голосе продолжил Бережков… – Риббентроп, семеня, поспешил за ними. Он стал скороговоркой, шепотком уверять их, будто он лично был против этого решения фюрера.
И что он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Лично он, Риббентроп, считает это безумием. Но он ничего не мог поделать. Гитлер принял это решение, он никого не хотел слушать…
– «Передайте в Москве, что я был против нападения», – услышали мы последние слова рейхсминистра, когда уже выходили в коридор…, – добавил со смешком Бережков.
– Как это похоже на моего знакомого…, – с сарказмом подумал я.
На улице, Деканозова и Бережкова встретила толпа репортеров, снова защелкали затворы фотоаппаратов, зажужжали кинокамеры… уже ярко светило над Берлином солнце.