Посланники Великого Альмы (Книга 1)
Шрифт:
— Вот упрямица! — сердито проворчала Олла и пошла назад.
Кили ждала её на границе пальмовой рощи и золотого рудника. Там кончалась её территория и начинались владения другого, более мощного и сильного соперника пумы — ягуара. Вернее, это была тоже самка, недавно родившая двух малышей. Ужасен этот и без того страшный зверь в тот период, когда вскармливает своих детенышей.
— Кили, что с тобой? Ты устала?
Олла опустилась на траву и протянула руку, чтобы погладить пуму. Однако она не приняла ласки и, сделав шаг назад, посмотрела большими умными глазами
— Ты больна, притворяешься или не хочешь?.. Идем со мной, Кили.
Девушка отбежала на несколько метров и обернулась.
Пума направилась прочь.
Олла сердито топнула ногой и побежала обратно.
— Постой, Кили. Ты не можешь уйти, ведь я должна показать тебе.
Но пума не слушала её и продолжала удаляться.
Олла забежала вперед и сложила на груди руки.
— У меня, кроме тебя, никого нет. Я ни с кем не могу говорить — только с тобой. И ты не вправе так поступать!
Пума понуро обошла её.
— Стой! — у Оллы на глазах выступили слезы.
Она опустилась на колени и заплакала. Кили повернула голову, но не подошла.
— Там! — вырвались у Оллы обреченные слова. Она, всхлипывая, перенесла руку за спину. — Я буду там, у водопада. Приходи, пожалуйста. Я буду скучать по тебе.
Кили ушла.
Впервые со времени знакомства они не поняли друг друга.
Глава IX
Эта ночь выдалась на редкость прохладной. Литуан спешил в храм, зябко поводя плечами. Возле дверей он остановился и посмотрел на темное ещё небо; звезды одна за одной гасли, уступая все расширявшейся светлой полоске на востоке.
"Вот уже и рассвет, — грустно подумал Литуан. — Еще совсем недавно я радовался каждому наступающему дню, а теперь… Теперь я боюсь, опасаюсь новых несчастий. Теперь мне по нраву ночь — в темноте ничего нельзя разобрать и кажется, что все в порядке: мирно спят дети, отдыхают уставшие матери. Покой тяжелым гнетом закрывает глаза, обманывая всех и вся. Значит, покой — это только маска суеты; это тонкая, невесомая пленка, которая легко рвется от небольшого усилия проснувшихся мыслей, от первого луча солнца; память в прах рушит тонкий покров самообмана, открывая незаживающие язвы бытия. Да, покой — это самообман".
Литуан присел возле жриц, сложил на груди руки и постарался хоть ненадолго отогнать невеселые мысли.
Последние дни старшая жрица не покидала храм ни днем ни ночью. Вот и сейчас она спала здесь, примостившись на каменной скамейке. Ее руки обхватили колени, которые она подтянула к подбородку, стараясь согреться.
Литуану было жаль её будить, и он ещё немного постоял над ней, заботливо вглядываясь в уставшее лицо.
— Что-то случилось? — Она посмотрела вначале на темное небо в проеме двери, потом — на Литуана.
— Пора уходить, — тихо сказал священник. — Они идут.
Весть о том, что испанцы направляются к городу, принес на рассвете один из разведчиков.
Они были ещё далеко и продвигались достаточно медленно, делая продолжительные остановки для отдыха.
— Так угодно Альме, — сонно отозвалась старшая жрица.
— Сейчас сюда прибудут люди, и мы отправим вперед всех дочерей Альмы, — Литуан окинул взором четырнадцать золотых фигур. — Вслед за ними тронемся и мы. Альма последним должен покинуть храм.
— Он столько веков простоял здесь, — вздохнула жрица.
— Ничего не поделаешь. Это их воля — Альмы и Дилы. Жрицы все здесь?
— Нет, ещё рано. Но они сейчас придут.
Литуан немного помолчал.
— Я не смогу быть вместе с вами — в первую очередь я должен находиться с народом. Не будет также и других служителей. Сейчас каждый человек на счету. В пещере вас никто и никогда не найдет. У вас будет достаточно провизии, чтобы спокойно продержаться несколько недель. Я намеренно говорю "несколько недель", потому что только боги ведают, когда и чем все это для нас закончится. Нарушая все устоявшиеся обычаи, с вами будет один мужчина.
Жрица удивленно выгнула бровь.
— Это индеец из другого племени, — пояснил Литуан и твердо добавил: Он должен находиться с вами.
— Так угодно Альме, — снова выговорила старшая.
В храм вошли несколько мужчин и остановились на почтенном расстоянии от Альмы.
Литуан подозвал их, подошел к большой каменной плите за алтарем и нажал на ней один из орнаментов, изображавший семиконечную звезду. Под действием системы противовесов плита сместилась в сторону, открывая ряд каменных ступеней, ведущих в подземелье.
Еще предшественники Литуана за ненадобностью приспособили этот старый подземный коридор, выходящий другим концом за западную стену города, в своеобразный склад, где хранились кувшины с благовонным маслом и всевозможная церковная утварь, пришедшая в негодность.
Двое мужчин, спустившихся вслед за Литуаном, вынесли оттуда четыре кувшина с благовониями, и плита так же легко была водворена на место.
Спустя час, при полном скоплении народа, не исключая маленьких детей, из храма вышли Литуан и три служителя, одетые в длинные белые балахоны. Они спустились по ступенькам и отошли в сторону, давая проход первым десяти носильщикам, несшим на плечах деревянную платформу. На ней, в окружении драгоценностей, пребывала коленопреклоненная фигура младшей дочери Альмы.
Люди в горьком молчании провожали её, удалявшуюся от них по центральной улице к главным воротам, взглядом.
За первой последовала следующая фигура, потом — еще…
Сто сорок носильщиков несли четырнадцать золотых изваяний и драгоценности; столько же следовали рядом, чтобы сменить уставших: путь был неблизкий, предстояло пройти 15 километров.
Когда все фигуры были вынесены, Литуан и священники вошли внутрь храма и скоро появились на пороге, держа на плечах легкие носилки с небольшим серебристым образом Альмы.