Посланники Великого Альмы (Книга 1)
Шрифт:
Многие женщины плакали, глядя вслед своему Богу. Все это отчетливо походило на похороны.
Следом за носилками с Альмой величественно шли пятнадцать жриц, и уже вслед за ними потянулись женщины с детьми.
Они шли с грудными младенцами на руках, с детьми, держащимися за руки, с подростками, несшими плетеные корзины с необходимой домашней утварью, — и все это напоминало великое переселение.
Не было в этой длинной людской веренице только совсем старых безуспешными оказались попытки Атуака уговорить стариков покинуть город. Их — совсем немощных и ещё полных сил,
Замыкали шествие два отряда: один, в двести человек, во главе с братом Атуака Долтисотой останется в каменоломне, а второй, более многочисленный, должен вернуться назад.
У золотых ворот процессия остановилась.
Атуак встал на деревянный щит, и шестеро воинов подняли его.
От тысяч устремленных на него глаз перехватило дыхание, но вождь альмаеков усилием воли подавил в себе волнение.
— Простите меня, братья, — выдохнул он в многочисленную толпу. Видно, недостаточно сильный вождь достался вам, если он видит перед своими глазами это печальное зрелище.
Среди людей прокатилась волна движения, и раздался неодобрительный ропот, но Атуак одним жестом руки восстановил тишину.
— Нечасто говорил я с вами, а если и обращался, то только с короткими речами во время праздников. Увы, их время закончилось. Большая беда постигла нас, и мне больно видеть вместо улыбок на ваших лицах тревогу, больно смотреть в глаза детей — в их взглядах я читаю преждевременную зрелость. Исчез покой в облике женщин, хранительниц нашего очага, и ещё больше затуманились взоры стариков. Но с гордостью я смотрю на отважных воинов. Посмотрите и вы на них. — Вождь выбросил руку в сторону отрядов. Это храбрые и сильные воины, их сердца переполнены любовью к вам и ненавистью — к врагу. Они защитят землю наших отцов. Правда и сила на нашей стороне, и уверен я, не будет ни одного позорно отступившего, опустившего копье перед грозным противником. Я не люблю длинных речей, немногословен буду и сейчас. Духовный отец наш, Литуан, долгое время провел в беседах с вами, укрепил ваши сердца, вселил в них уверенность. Но прежде чем я скажу вам "и пусть будет так", вы должны услышать другое. Закройте на короткое время ваши души, чтобы не просочились в них мои слова, пусть только разум воспримет их… Если мы проиграем битву…
Атуак сделал паузу и оглядел толпу: ни единого вздоха, ни одного движения.
— Если мы проиграем, — повторил он, — уходите в сторону Высокой Земли. Долтисота поведет вас. Слушайте и беспрекословно подчиняйтесь ему, а он будет вам добрым и справедливым вождем. Обоснуйтесь в тех землях и возродите племя Великого Альмы! А теперь прощайте. Пусть не сломаются ваши души. Молитесь за нас, и мы принесем вам победу. И пусть будет так!
Под напряженное молчание воины опустили Атуака на землю.
Долтисота был уже возле него, держа за руку сына вождя. Рядом стояла жена Атуака, красавица Милока.
Атуак обнял сына и прижал его к груди.
— Прощай, Тамелун. Будь послушен матери. Я надеюсь на тебя.
Восьмилетний мальчишка часто засопел носом, но не заплакал. Как хотелось ему быть рядом
Атуак притянул к себе жену и положил ей на плечо руку.
— Береги сына, Милока.
— Прощай, Атуак…
И было столько скорби в её глазах и голосе, было столько любви, что он не выдержал её взгляда и резко повернулся к Долтисоте.
— С тобой мы обговорили все. Будь им хорошим вождем и… присматривай за Тамелуном.
— Будь спокоен, Атуак.
— Прощай!
Атуак вернулся в город. Он ещё и ещё раз прокручивал в голове план обороны. Не упустил ли он какой-либо мелочи, способной на нет разрушить тщательные приготовления по защите города? Все ли он учел, толком не зная противника, только лишь ставя себя на его место.
Пещера была прохладной, но сухой благодаря непрерывному сквозняку. Фигуры дочерей Альмы и его самого разместили так, как они стояли в храме. Зажгли светильники, и семь жриц немедленно опустились на колени, приступая к несению службы. Свободные от молебна жрицы начали обряд омовения Бога. Все было, как в обычные дни.
Литуан произнес короткую молитву, поднялся с колен и подозвал к себе Тепосо.
— Ты так и не сказал, как тебя называть. Ты ушел от ответа, выговорив в прошлый раз, что тебе по сердцу и Тепосо, и Коранхо.
Литуан отечески улыбнулся нахмуренному индейцу, решавшему непростую для себя задачу. Он говорил с ним на родном языке — тут сказались удивительные способности Тепосо, который всего за месяц, проведенный в городе альмаеков, свободно общался на языке их предков.
— Называй меня Тепосо, — решительно выдохнул он. — Называй Коранхо, дай другое имя, но только не оставляй здесь. — Тепосо покраснел и указал глазами на полуобнаженных жриц. — Я — мужчина! Я должен быть рядом с мужчинами. Я должен драться! — Он отчаянно сжал кулаки и насупил брови. — А ты определил меня с женщинами. Я хочу драться!
— Успокойся, сынок. Ты должен понять одно: это не ты сам решил прийти к нам — тебя направила воля Божья. И Богом тебе велено остаться со жрицами. Ни один альмаек не удостоился той чести, какую предоставили тебе — человеку из другого племени. Ты прав, здесь будут только женщины. И ты. Но ведь Альма тоже здесь. И вот тебе выпала небывалая честь — охранять Бога альмаеков. Спроси любого воина — каждый из них, не колеблясь, отдаст за него жизнь, а за то, чтобы быть на твоем месте, с готовностью отдал бы половину. Ты должен гордиться этим. Тебе будут завидовать.
— Правда? — выражение лица Тепосо смягчилось, и он уже довольно дружелюбно поглядывал на священника.
— Чистая правда. Я не клянусь только потому, что всегда говорю правду. Но для тебя, пожалуйста: я клянусь.
— Хорошо, — согласился, наконец, Тепосо.
— Ты славный юноша, и Бог вознаградит тебя.
Там наверху уже брезжил рассвет, и Литуана ждали воины и носильщики, чтобы возвратиться в город.
Он уже собрался уходить, но внезапно снова подошел к Тепосо.
— Скажи мне, а испанцы едят людей?