Посланники Великого Альмы
Шрифт:
2
Литуан проснулся от мягких толчков. Он с усилием открыл глаза и увидел над собой яркое солнце. Голова закружилась. В правую сторону кто-то настойчиво продолжал его толкать. Он повернул голову и оторопел: бок о бок с ним лежала громадная кошка. Она острыми зубами ощипывала индюка и трясла головой от попадавшего в нос пуха. Эти движения и передавались Литуану, от них он и проснулся.
«Еще ночью мне казалось, что я спасен, — равнодушно подумал он и закрыл глаза. — Впрочем, это всего лишь видение…» И он опять погрузился
А Кили и в голову бы не пришло ощипывать индюка, как подумал Литуан. Она просто убивала время, терпеливо ждала, когда проснется человек. Или играла. А индюк принадлежал ему — раненому и слабому.
Литуан ещё дважды прогонял призрак, но он снова возвращался, когда священник открывал глаза.
Наконец он уверился в реальности происходящего и неожиданно понял, что не знает, как ему поступить. В хищнике он уже давно признал кугуара и не мог припомнить не то что случая, а даже рассказов стариков и преданий, в которых упоминалось бы хоть об одном случае охоты кугуара на человека. Но такая близость, казалось Литуану, не сулит ему ничего хорошего. И все же. «Вдруг он съест индюка и примется за меня!»
Кили повернула голову и прервала мысли служителя Альмы. В широком зевке пумы он увидел длинные клыки, потом, как Олла в свое время, — острые когти: это уже когда она потянулась, царапая землю и оставляя на ней глубокие ровные борозды.
У Литуана был сильный жар, несмотря на горячее солнце, его знобило. От потери крови и от сломанных ребер кружилась голова. На рану он старался не смотреть — в ней тяжелой гирей висела боль. Сердце не билось — а скрипело, работая почти вхолостую. Сейчас Литуану требовалось только одно — вода; океан влаги вместил бы он в свой желудок. «Где я сейчас нахожусь, близко ли речка?» Но это были напрасные мысли: он не сделал бы и двух шагов.
Солнце ещё немного переместилось по небу, и на лицо Литуана упала тень от дерева. Он почему-то забеспокоился, вглядываясь в зеленую раскидистую крону. «Кокосовая пальма!». Посмотрев вправо от себя, он увидел то, что искал: три-четыре кокосовых ореха лежали на расстоянии вытянутой руки. Руки… Как раз правой руки у него не было. А слева — не было орехов.
«Дай мне силы, Господи!» Литуан стал отталкиваться ногами, вращая тело подобно циркулю. Он два раза отдыхал, напрочь забыв о кугуаре, пока, наконец, не нащупал под рукой спасительный орех. Пододвинув его к себе, потянулся за вторым. Теперь предстояла, наверное, самая трудная задача разбить кокос. Обливаясь остатками влаги, выступившей по телу мелкими каплями, он начал бить орех об орех, и слезы отчаянья текли по щекам. Как мало нужно порой человеку — только глоток воды, ничтожный — и спасительный.
Литуан умел бороться; он отдал оставшиеся силы, чтобы с молоком кокоса вобрать в себя неизмеримо больше — жизнь… Он долго отдыхал, радостно чувствуя невидимое и волшебное превращение молока в кровь.
— Ты же не съешь меня, правда? — с этими словами он сел и как можно дружелюбнее оглядел спокойно лежащую пуму.
Кили слегка наклонила голову, вслушиваясь в непривычный
— Я, наверное, помешал тебе завтракать? Ешь, пожалуйста, я скоро уйду, вот только одолею ещё один орех.
Голова у Литуана продолжала кружиться, но теперь в ней зашумел буйный хмель: он снова выжил! «Это боги не дают мне умереть!» Вдруг ему в голову взбрела совершенно дикая мысль. Он в упор посмотрел на пуму и сказал:
— Дила?
Кили отвернулась. Ей не понравилось это слово. И ещё то, другое «лев».
«Я схожу с ума», — подвел Литуан итог своему внезапному эксперименту.
Разделавшись со вторым орехом, он, покачиваясь, с трудом поднялся и, немного отдышавшись, неровной походкой пошел в сторону прииска.
Если бы Кили могла говорить, она бы сказала: «Ну куда он один…»
Ее походка тоже была слегка покачивающейся, и сторонний наблюдатель наверняка бы приметил, что следовавшая за человеком пума передразнивает его.
3
— Ну и где статуи, где золото? — дон Иларио побагровел и жег глазами Диего де Арана.
— Не знаю.
— Не знаете?! Не знаете где десятки тонн золота? Так ищите!
— Где?
— Он ещё спрашивает!
Дон Иларио покосился на врача эскадры Химено де Сорью и Кортеса, возившихся с раненым Руисом, и резко сменил тон.
— Я вынужден извиниться перед вами, де Аран.
Тот обиженно проворчал что-то наподобие «бывает» и «случается».
— Завтра же организуйте поиски. Хотя… У нас ведь есть ответственный за золото, пусть даже не этого. Потрудитесь передать Мартину Сармьенто и этому… Горвалану, чтобы они не мешкали. Район поисков — золотые рудники и каменоломня. Здесь мы вряд ли что-нибудь найдем. И пусть перевернут каждый камень! — крикнул он в спину удаляющемуся де Арану.
— «Каждый камень!» — тихо передразнил тот командора. — А если они спустили золото с водопада!
Как же недалек был от истины мрачный де Аран, произнеся эти слова!
— Антоньо, а где священник? — словно проснувшись, спросил Кортес.
— Не знаю, Раул. Я на какое-то время терял сознание. Наверное, ушел.
— Как ушел?!
Антоньо пожал плечами.
Кортес беспокойно забегал по храму, но Химено де Сорья вернул его на место:
— Подойдите сюда, Раул. Вы поможете мне перенести раненого.
— Черт! Черт!
— Да не психуйте вы, Кортес, — огрызнулся на него командор. — Куда, действительно, к черту, денется ваш язычник! Наверняка уже примеряет белые одежды… И, простите за вопрос, — дон Иларио наконец-то нашел, на ком выместить злобу, — он что, ваш родственник?
Наутро командор объявил свое очередное решение: пока не найдено золото, временно обосноваться в городе альмаеков.
Это ни в коей мере не касалось двадцати трех испанцев, которые останутся здесь навсегда; снова холмики, снова кресты.