После 2050
Шрифт:
— Пожалуйста, Афродита, вспомни, в каком месяце начинается Таргелион?
— Сложновато припомнить.
— Ну, Афродита, постарайся.
— Значит, давай по порядку. Гамелион — это январь-февраль, Антестерион — февраль-март… А что потом? А! Элаф… Элафеб… Элафеболион — это март-апрель, потом апрель-май — не помню как… А, вот. Таргелион — это май-июнь. Да, точно! Таргелион — это май-июнь в Афинах!
— Спасибо, Афродита! Ты супер! — крикнул я Изабель и продолжил разговор с Кэти. — Получается, что сейчас месяц май. Окей. Глянем на положение Полярной звезды в созвездии Большая Медведица относительно
— Браво, Говард! Время «около полуночи» подтвердится закрытием бутона растения, имеющим название «Селеницереус крупноцветковый» — сообщила Кэти.
— Мудрец! — крикнул я в сторону колесницы, которая следовала позади нас. — Аристотель, ты задремал там?
— Бр…бррр, — забормотал задремавший Аристотель, после чего резко встрепенулся. — Нет-нет, я не сплю.
— Мудрец, заходи к нам в гости ближе к полуночи — вместе подождём ответ с неба. Я думаю, что это будет нечто необычное для здешних мест.
— Приду, конечно. Только домой забегу переодеться.
— Отлично! Переодевайся и сразу к нам.
— Всенепременно приду, Гефест, — Аристотель, понимал, что в присутствии посторонних надо продолжать следовать нашей легенде об Олимпийских богах и называть меня Гефестом.
* * *
В углу просторной террасы Кэти расставила множество растений в глиняных горшках, расположив их в виде циферблата часов. Каждый сектор, составленный из нескольких горшков с растениями, был помечен цифрой соответствующей времени на часах. Аристотель пришёл к нам в тот момент, когда начинал закрываться Селеницереус крупноцветковый, а это означало, что наступала полночь.
Кто-то пил вино, ну а Кэти и я пили свежий виноградный сок. После вчерашнего пира мне уже не хотелось больше спиртного.
Мой взгляд устремился строго на запад. И предположения мои подтвердились, когда я заметил, что с запада над горизонтом стала подниматься яркая звезда. Это был наш межзвёздный ковчег.
— Коллеги, попрошу внимания на небо, — обратился я с небольшим напряжением в голосе, поставив свой кубок с соком на столик.
— Что? Началось? — встрепенулся Аристотель и чуть не подавился вином.
— Пока не знаю, мудрец, — отвечал я. — Если заметили наш сигнал и что-то предприняли, то ты увидишь нечто необычное.
— О, прости мою нетерпимость, Говард. В течение всей своей жизни я учился размеренности в суждениях, но ваш визит слегка нарушил мои принципы. Так хочется успеть перенять ваши знания, что иногда приходится проявлять свою несдержанность.
— Я вполне понимаю тебя. На твоём месте я бы вёл себя также.
Аристотель поклонился в знак уважения и устремил свой взор на звёздное небо. Все замолчали, и только хоровое стрекотание сверчков, а также чьё-то сопение нарушало полную тишину на террасе. Яркая точка приближалась к зениту небесной сферы, но всё ещё ничего не происходило. Кто-то начал ёрзать в кресле, а кто-то перетаптываться с ноги на ногу, не справляясь с нервным напряжением. Вот корабль прошёл уже зенит небесной сферы, но никаких действий с его стороны не происходило.
— Кажется, не заметил нашего
— Стоит попробовать. Но есть подозрение, что граничное расстояние деактивации наших технологий находится на очень большой высоте. Мы попросту не замечаем того, что команда нам отвечает с корабля, — предположил я.
— Говард, неужели мы обречены навсегда остаться здесь без наших родственников и друзей? — тревожно спрашивала Кэти. — А как же оставшаяся команда? Они же, наверное, не смогут уже сюда спуститься, а на орбите без ресурсов долго не продержатся. Ведь без твоих знаний у них, вероятно, не получится прыжок в пространстве. А оставшиеся на Земле люди нашего времени? Они тоже обречены?
— Действительно, возобновляемых запасов на корабле команде хватит на пару-тройку поколений, поэтому на орбите нет смысла долго находиться. Ресурс преобразователя для искривления пространства иссяк, но материалы для его восстановления можно добыть на одной из планет, например, на Марсе. Детальным алгоритмом для прыжка в пространстве владеет искусственный интеллект корабля. Им нет смысла долго дожидаться нас, и поэтому они воспользуются этим шансом с подсказки БИИ.
— А как же временной конфликт, Говард? Разве они смогут спуститься на Марс? — спросил Бен и подошёл ко мне ближе.
— Мы смогли спуститься сюда, и только в течение суток произошла полная дематериализация наших вещей. То есть у них есть очень ограниченное, но всё же хоть какое-то время на добычу материалов для преобразователя. И тут возникает вопрос — успеют ли они воспользоваться новым ресурсом преобразователя до возможной дематериализации веществ, добытых на Марсе? Но что-то мне подсказывает, что временной конфликт может возникать только на конкретном локальном объекте гравитационной зависимости.
— Это как? — спросил Бен.
— В нашем случае локальный объект гравитационной зависимости — это планета Земля, а временной конфликт возник у нас, как у землян будущего времени относительно того, где мы находимся. А вот временной конфликт землян будущего на Марсе нынешнем может и не случится. По крайней мере, это моё предположение, над которым надо поработать и извлечь пользу для наших дальнейших действий.
— Мне нравится логический ход твоих мыслей, Говард! Прекрасная гипотеза! Хоть я и не всё понял из твоих слов, но логический смысл уловил! — вдруг воскликнул Аристотель. — А ну-ка, Говард, посмотри в небо. Это оно? — указал он рукой в небо.
— Это оно, мудрец, — спокойно ответил я, увидев как на небе «зарождается» ожидаемое мною явление.
Команда на корабле приняла правильное решение, выпустив дронов, излучающих яркий свет. Дроны собрались в форме символов и образовали слова для отдельных предложений. Эти предложения высвечивались поочерёдно, секунд по пять каждое, с пятнадцатисекундными перерывами между циклами всего текста:
«Приветствуем вас, друзья!»
«Рады, что вы смогли найти с нами контакт»
«Предельная высота дестабилизации