После долго и счастливо

Лиезе Хлоя

— Мне надо в туалет, Алекс, — говорит Элин, мягко отстраняясь из его объятий. — Поплаваю попозже.

— Эйден, — отрывисто говорит мой тесть.

Я тереблю свою книгу.

— Да.

— Пошли, сынок, — он тепло улыбается. — Давай поплаваем.

Я не могу отказать ему, когда он зовёт меня «сынок», и он это знает. Встав, я откладываю книгу и присоединяюсь к нему, наблюдая за его осторожными шагами по песку, пока мы приближаемся к воде. У Алекса самый современный, не боящийся воды протез левой ноги, которую ампутировали чуть выше колена, когда Фрейя была ещё маленькой, а он был полевым

медиком в армии. Я смотрю, как он идёт — спина прямая, левая нога ступает с небольшой задержкой, пока он оценивает твёрдость песка — и молюсь, чтобы он не упал.

— Я в порядке, Эйден, — говорит он.

Я резко вскидываю взгляд.

— Извини. Я не хотел создать впечатление, будто считаю иначе.

Его пронизывающие зелёные глаза пару мгновений изучают меня, морской бриз ерошит его медные волосы, которые он передал Рену и Зигги, но уже перемежающиеся сединой оттенка чистой бумаги, прижатой к новенькому пенни. Он кладёт ладонь на моё плечо и сжимает.

— Твоё беспокойство глубоко пускает корни, потому что ты любишь всем сердцем, Эйден. Я не возражаю против твоего беспокойства. Просто хотел тебя успокоить.

— Я это ценю, — моё горло будто набухло, когда я сглатываю. — Но я понимаю, что иногда это может показаться избыточным.

— Как и растение, которое не было подрезано. Это не означает, что корни плохие. Просто ему нужна помощь, чтобы оставаться в норме. Я всегда думал, что это важное сходство между тобой и Фрейей.

Я кошусь на него.

— Что? — мы с Фрейей такие противоположности, что комментарий абсолютно застаёт меня врасплох. — В чём мы схожи?

Алекс широко улыбается.

— Вы оба любите всем сердцем, и из этого исходят ваши убеждения. Твои убеждения сплетаются с прагматизмом и, конечно же, с твоей тревожностью. Убеждения Фрейи сплетаются с её потребностью угодить, желанием исцелить. Это как бутон и лист одного растения могут быть абсолютно разными, но расти на одной почве, от одной корневой системы. Так я воспринимаю вас двоих.

— Я… никогда не задумывался об этом под таким углом. Но то, что вы так думаете обо мне и Фрейе — это глубочайший комплимент.

Мы заходим в воду, и Алекс плавно ныряет в накатывающую волну. Я следую за ним как раз вовремя, после чего мы выныриваем с другой стороны и стираем воду с лиц. Он переворачивается на спину и дрейфует совсем как Фрейя в наш первый заход в океан. Пусть она копия матери, на мгновение я вижу её в его улыбке.

— Парни говорят, что ты затеял внушительный бизнес-проект, — говорит он. — Никаких подробностей, только то, что это заставляет тебя вкалывать с утра до вечера. Как ты держишься?

— О, — я убираю волосы с лица. — Бывало и лучше.

Алекс косится на меня.

— Пребываешь в стрессе.

— Да. Это моя вина. Я контролирую каждую мелочь, хотя не обязан. Но вчера я позвонил своему бизнес-партнёру и обсудил кое-какие планы, чтобы помочь мне делегировать часть ответственности. И ещё он ввёл меня в курс дела касаемо финансов. Если в следующие несколько недель всё будет хорошо, мы получим инвестора-ангела, и тогда я сумею наконец-то расслабиться.

— Возьми себе передышку, как только разберёшься с финансированием.

— Непременно.

— Но до тех пор весьма напряжённо? — спрашивает

он.

Я киваю.

— Ага. Последние несколько месяцев были не самыми простыми в этом отношении.

Алекс заплывает подальше, и я следую за ним, перебирая конечностями в бирюзовой воде.

— После моей операции… — он кивком показывает на свою левую ногу и чёрный протез, выделяющийся в воде. — Я переживал тяжёлый период. Месяцами едва мог держать голову над поверхностью. Я привыкал к жизни на гражданке, дома с двумя детьми… один ещё и новорождённый, появившийся буквально через три месяца после моей операции. А потом у Элин была послеродовая депрессия. Ты об этом знал?

Я качаю головой.

— Если так подумать, я не уверен, что кто-то из детей знает. Просто я и не подумал это обсуждать, но когда у вас с Фрейей появятся дети, тебе нужно будет следить, нет ли симптомов.

— Конечно.

— Вот и хорошо. Так о чём это я? О. Да. Так вот, я вернулся к работе в больнице, а не в горячих точках. На руках у меня был Аксель с его адским поведением новорождённого, Фрейя, которая была невыносимым карапузом, Элин, превратившаяся в тень прежней себя, и я сам, отчаянно желающий ощутить немного нормальности, когда всё так изменилось.

— И внезапно всё это давление показалось… непреодолимым. Однажды утром я проснулся, чувствуя себя так, будто тону.

— И что ты сделал?

Алекс косится на меня и щурится от солнца.

— Я принял помощь.

Мой желудок скручивает узлами.

— От кого?

— От друзей. От моей матери. От психологов. Мама дважды в неделю забирала Фрейю с утра, чтобы дать Элин передышку. Элин начала принимать антидепрессанты и посещать психолога. Я признался своему начальнику в больнице, что взял больше, чем могу вытянуть, так что мы сократили мои рабочие часы. А потом я проследил за тем, чтобы выделять время для семьи, устранять то, что для нас перебор, и дальше постепенно выстраивать нашу жизнь. Но всё равно, тогда приходилось непросто. Тяжёлое было время. А когда Элин попросила третьего ребёнка, я ей сказал, что она бредит.

Я улыбаюсь.

— И как долго это продлилось?

— О, я сдерживал её достаточно долго. Сказал, что нам нужно время передохнуть. Вот почему Фрейя и Аксель так близки по возрасту, а до Рена была ощутимая пауза. У меня есть теория, почему он был таким мирным ребёнком. Он родился в мире. Мы отдохнули и нашли баланс, в целом пребывая в хорошем состоянии, когда он родился.

— А что объясняет ворчливость Райдера?

Раскатистый хохот Алекса разносится над водой.

— О, это просто Райдер. Ворчливый и упрямый как бык, родился когда захотел и как захотел — на три неудобные недели раньше, в вашингтонской хижине. Очень в стиле Мистера Лесника. А потом появились Хаос Первый и Хаос Второй в попытках родить ещё одну девочку, — он окидывает взглядом берег и замечает Зигги, свою копию с яркими зелёными глазами и медными волосами. Она сидит, подобрав колени, и читалка скрывает её лицо. — А потом мы родили её, — мягко произносит он. — И тогда я сказал Элин, что хоть большая семья была моей идеей, и ей это пришлось по душе, но если она хоть взглянет на меня так, будто хочет ещё детей, я уйду в поход в лес и больше не вернусь.