После – долго и счастливо
Шрифт:
Я решаю не обманывать ее, но сожалею о грубости, когда она вздрагивает.
– Извини, просто хочу быть честным, – добавляю я, пытаясь смягчить слова.
– Ты знал, что она его девушка, когда переспал с ней? – Она пристально смотрит на меня – так, как только она это может.
– Да, знал. Поэтому и сделал это, – пожимаю я плечами, не обращая внимания на непонятно откуда взявшиеся угрызения совести.
– Зачем? – Она пытается прочесть в моих глазах подходящий ответ, но его нет. Есть только правда. Грязная, мерзкая правда.
– Мне нет
Не из-за Зеда, не из-за Саманты, а из-за этой красивой милой девочки, в глазах которой нет ни капли осуждения даже теперь, когда она смотрит на меня, ожидая дальнейших объяснений.
– Не забывай, до того, как мы познакомились, я был другим человеком. Совсем непохожим на того, кого ты знаешь. Знаю, ты думаешь, что сейчас я полный идиот, но, поверь, раньше ты возненавидела бы меня еще сильнее. – Я отворачиваюсь и смотрю в окно. – Может, так и не кажется, но ты мне очень помогла, Тесс. Ты дала мне цель.
Я слышу ее судорожный вздох и с досадой понимаю, как, должно быть, жалко и неискренне звучат мои слова.
– Какую цель? – робко спрашивает она, нарушая неожиданно опустившееся безмолвие ночи.
– Я пока пытаюсь это понять. Но я разберусь, поэтому, пожалуйста, постарайся побыть рядом, пока я не найду ответ.
Она смотрит на меня, но не произносит ни слова.
Я благодарен ей за молчание: вряд ли я смог бы справиться с отказом прямо сейчас. Повернув голову, я смотрю в кромешную темноту за окном и радуюсь, что с ее губ не сорвалось ничего окончательного и непоправимого.
Глава 39
Тесса
Я просыпаюсь от прикосновения рук, обнимающих меня за талию, когда меня выносят из машины. Белый огонек на крыше такси напоминает о прошлой ночи. Я оглядываюсь вокруг, на миг испугавшись, пока не понимаю, что мы у дома Кена, а не…
– Я бы никогда не привез тебя туда снова, – говорит Хардин мне на ухо, в точности зная, о чем я буду беспокоиться, еще до того, как эта мысль появится у меня в голове.
Я не делаю попыток вырваться, пока Хардин несет меня по подъездной дорожке к дому. Карен еще не легла и сидит в кресле у окна, листая кулинарную книгу. Хардин ставит меня на ноги, и меня немного покачивает.
Поднявшись, Карен подходит ко мне и обнимает.
– Милая, чем тебя порадовать? Я испекла карамельные пирожные, тебе понравится. – Улыбнувшись, она обнимает меня теплой рукой и увлекает на кухню. Хардин и бровью не ведет.
– Отнесу твою сумку наверх, – доносится до нас его голос.
– Лэндон спит? – спрашиваю я его мать.
– Думаю, да. Но мне кажется, он не будет против, если ты его разбудишь. Еще рано, – улыбается Карен и, прежде чем я успеваю ее остановить, перекладывает на тарелку маленькое, покрытое карамелью пирожное.
– Нет, все в порядке. Увидимся с ним завтра.
В добрых глазах матери Лэндона светится привычная нежность. Ее пальцы нервно теребят обручальное кольцо.
– Знаю,
Я с полным ртом киваю, чтобы она продолжала. До этого у меня не получилось перехватить ни кусочка – было не до того, и день выдался длинный. Я тянусь за добавкой.
– На тебя и так слишком много свалилось за последнее время, так что, если хочешь, я просто оставлю тебя в покое. Я не обижусь, хотя мне действительно важно знать твое мнение по одному вопросу.
Я снова киваю, наслаждаясь десертом.
– Это насчет Хардина и Кена.
Мои глаза округляются, я в тот же момент давлюсь пирожным и тянусь за глотком молока.
«Она знает? Хардин что-то рассказал?»
Карен стучит меня по спине, пока я пью холодное молоко, и растирает ее круговыми движениями.
– Кен очень рад, что Хардин наконец начал относиться к нему терпимо. Он так счастлив, что отношения с сыном стали налаживаться, – он всегда этого хотел. Хардин – его самый большой повод для раскаяния, и долгие годы мне было больно видеть его таким. Я знаю, что он совершал ошибки – много-много ошибок, – и не собираюсь его оправдывать.
Ее глаза наполняются слезами, и она вытирает уголки глаз.
– Извини, – улыбается она. – Я так переживаю. – Пару раз глубоко вздохнув, она добавляет: – Он уже не тот человек, что раньше. Он прошел через годы терапии и трезвости, годы осознания и угрызений совести.
«Она знает».
Карен знает про Триш и Кристиана. В груди что-то сжимается, и мои глаза тоже наполняются слезами.
– Я понимаю, что вы хотите сказать. – Я переживаю за них. Люблю как родных и волнуюсь за каждого в этой семье, полной секретов, зависимостей и сожалений.
– Понимаешь? – Она вздыхает с явным облегчением. – Лэндон рассказал тебе о ребенке? Мне следовало догадаться. Значит, Хардин тоже в курсе?
Я снова давлюсь пирожным. После неловкого приступа кашля, в течение которого Карен не спускает с меня глаз, я наконец спрашиваю:
– Что? Ребенок?
– Так ты не знала, – мягко смеется она. – Конечно, я намного старше, чем представляется, когда речь заходит о беременной женщине, но мне только слегка за сорок и доктор заверил, что я вполне здорова…
– Ребенок? – Слава богу, она не знает о том, что Кристиан – отец Хардина. Однако подобного сюрприза я тоже никак не ожидала.
– Да, – улыбается она. – Я была поражена так же, как и ты. Кен тоже. Он так волновался за меня. У Лэндона чуть не случился нервный срыв: он знал обо всех моих походах к врачу, но я не говорила ему о причине, и он, бедняжка, решил, что я больна. Я чувствовала себя ужасно, пришлось признаться. Это не было запланировано, – она заглядывает мне в глаза, – но теперь, оправившись от первого шока в связи с таким поздним прибавлением в семействе, мы счастливы.