После Куликовской битвы
Шрифт:
Даже отрешившись от давнего спора о том, кто же из рязанских князей с именем Иван был отцом Олега Ивановича, согласимся с мнением А. Ф. Литвиной и Ф. Б. Успенского о «стратегической» подоплеке имянаречения в княжеской среде, когда «выбор имени…был попыткой задать династическую судьбу ребенка… репликой правителя, обращенной в будущее» [507] . Возможно, таким имянаречением сына рязанский князь, либо Иван Иванович Кортопол, либо Иван Александрович [508] заявил о своих династических претензиях на «черниговское наследство».
507
Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. К стратегии наименования у Рюриковичей XII в. (наречение племянника по живому дяде) // Ruthenica. Т. 2. Киiв, 2002. С. 126.
508
А. В. Экземплярский твердо считал отцом Олега Ивановича князя Ивана Александровича, сидевшего на рязанском столе с 1344 г. (Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период,
В известной мере имя «Олег» было на Руси нарицательным. В Лаврентьевскую летопись, написанную в 1377 г. в Суздале для суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича вставлены три не имеющих никакого отношения к летописному изложению известных литературных памятника, среди которых – послание XII в. великого князя киевского Владимира Мономаха дальнему предку Олега Ивановича Рязанского и его тезке, Олегу Святославичу Черниговскому. Последний, известный «Гориславич» «Слова о полку Игореве» – своеобразный антигерой сочинения, причем не только Мономаха, носитель не лучших черт нрава и характера [509] .
509
Впрочем, А. В. Соловьев полагает известный образ князя в «Слове о полку Игореве» не столь негативным: Соловьев А. В. Политический кругозор автора «Слова о полку Игореве» // ИЗ. М., 1948. Т. 25. С. 75, 88.
А. А. Горский предположил, что сочинения Мономаха, включая и упомянутое письмо, были заимствованы составителем летописи из архива заказчика свода, князя Дмитрия Константиновича Суздальского [510] . Не было ли включение послания в летопись, написанную для тестя Дмитрия Ивановича накануне Куликовской битвы своеобразной политической аллюзией современнику Дмитрия Константиновича и потомку Олега Святославича, Олегу Ивановичу Рязанскому, постоянному политическому оппоненту московского зятя заказчика свода? В. А. Кучкин отмечал резко-негативное отношение к Олегу Ивановичу в памятниках русской литературы, созданных после нашествия Тохтамыша [511] , но определенная репутация «строптивого» рязанского князя сложилась в Москве гораздо ранее событий лета 1382 г.
510
Горский А. А. К вопросу о судьбе произведений Владимира Мономаха // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В. А. Кучкина. С. 117 и след.
511
Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 270. Следует все же уточнить, что речь должна идти о памятниках московского происхождения.
Несомненно, политический смысл содержало и наречение первенца Олега Ивановича, как и его отца, «непрямым» именем. Христианское имя Родослава Ольговича вообще не известно, и он так и останется в русской истории последним претендентом на великокняжеский титул с языческим именем.
В отличие от имени «Олег», достаточно широко распространенного, имя «Родослав» относится к числу редких [512] . Такая устойчивая приверженность старой традиции двойного имянаречения в семье рязанских Рюриковичей, практически везде на Руси давно изжитой, сочетается с подмеченным С. Б. Веселовским архаизмом формуляра рязанских грамот [513] , возможно, отражавшим архаизм не только великокняжеской канцелярии, но и устройства рязанского двора. С имянаречением старшего сына Родославом рязанский князь связывал политические планы, о которых мы можем только догадываться.
512
Н. М. Тупиков отмечает в своем справочнике всего два случая употребления этого имени (Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. М., 2005. С. 388, 775), но на самом деле их было больше. Например, в Ипатьевской летописи под 6672 г. упоминается боярин черниговского князя Олега Святославича, Иван Радьславич (ПСРЛ. Т. 2. С. 523), а у митрополита Феогностабыл некий протопоп с «непрямым» именем «Ратьслав» (ПСРЛ. Т. 25. С. 170).
513
Веселовский С. Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926. С. 52–58; Он же. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947. Т. 1. С. 118–121.
Для нашей темы, связанной с судьбой московско-рязанско-литовских отношений после Куликовской битвы особого внимания заслуживает операция «окупа» сына рязанского князя из Литвы. Суровые условия содержания пленника могут быть объяснены ожесточением Витовта относительно наступательной политики рязанского князя в отношении Смоленска. Надо также помнить, что, возможно, огромные денежные контрибуции были частью внешней политики Витовта, неслучайно имевшего на Руси репутацию корыстолюбца. Среди прочих грешников, оказавшихся в аду «ради… лихоимъства и сребролюбия и немилосердия» преп. Пафнутий Боровский «виде… во огни… Витовта краля и мурина (беса. – А. Л.)… емлюще руками изо огня златница и в рот мечущу ему и глаголющее сице: «Насытися, окаянне» [514] .
514
Житие преп. Пафнутия Боровского, писанное Вассианом Саниным.
После страшного поражения 1399 г. от татар на Ворскле военная мощь Литвы была значительно ослаблена, а в 1402 г., в год похода рязанцев на Брянск и пленения Родослава Ольговича, Витовт был занят очередным обострением отношений с Орденом, доверив оборону своих восточных владений младшим Гедиминовичам [515] , князьям Семену-Лугвеню Ольгердовичу и Александру Патрикеевичу Стародубскому, которые и пленили сына рязанского князя. Последнее обстоятельство, кстати, не помешало год спустя заключению брака между младшим братом Василия Дмитриевича, Андреем Дмитриевичем, и дочерью стародубского князя [516] .
515
Prochaska A. Krol Wladyslaw Jagello. Krakow. 1908. T. 1. S.193.
516
ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. М., 2001. Стб. 11; Т. 8. М., 2001. С. 76 (здесь указано имя дочери, Аграфена).
Впечатляет и огромная сумма, выплаченная за освобождение Родослава Ольговича – 2000, а по другим данным 3000 рублей. «Окуп», запрошенный Витовтом за рязанского пленника, составлял от половины до двух третей ежегодного общерусского «выхода» в Орду. Сразу после Куликовской битвы он исчислялся в 4000 рублей, а к концу столетия достиг 7000 за счет присоединения к Москве новых уделов, и из этой суммы на Рязань приходилось всего 750 рублей [517] .
Таким образом, сумма выкупа трех – четырехкратно превышала ежегодную дань Рязани Орде, выплату которой, естественно, никто не отменял, и ее надо было производить параллельно литовскому «окупу». И повторимся, речь шла о судьбе старшего из сыновей Олега Рязанского, ответственность за судьбу которого неожиданно пала на плечи младшего.
517
Селезнев Ю. В. Мобилизационный потенциал Руси в конце XIV–XV вв. (к постановке проблемы) // Н. И. Троицкий и современные исследования историко-культурного наследия Центральной России. Т. 2. Тула, 2002. С. 50; Он же. «А переменит Бог Орду…». С. 92–93; Горский А. А. Москва и Орда. С. 134.
Летописи зафиксировали и несравненно большую сумму «окупа». В 1371 г. Дмитрий Иванович заплатил в Орде долг в 10 000 рублей князя Ивана, сына великого князя тверского Михаила Александровича, увезя его с собой в Москву [518] . Великий князь московский при этом руководствовался в первую очередь практической целесообразностью, намереваясь сделать из тверского княжича предмет политического торга с его отцом. Сравнивая финансовые возможности Москвы и Твери, C. М. Соловьев отметил, что «важно…, что тверской князь принужден был задолжать… 10 тысяч, а московский князь имел средства выкупить его – борьба была неравная!» [519] .
518
ПСРЛ. Т. 25. С. 187.
519
Соловьев С. М. История россии с древнейших времен. Кн. 2. С. 263.
Трудно сказать что-либо определенное о финансовых возможностях Рязани, но, как и у Твери, они были несопоставимы с московскими. Известно, с какой ужасающей периодичностью подвергалась татарским погромам Рязанская земля [520] , и это не считая ударов со стороны Литвы и Москвы. Положение Москвы, безо всякого сомнения, выглядело более надежным. Только с Новгорода после похода 1386 г. великий князь Дмитрий Иванович получил восемь тысяч рублей, не считая задолженности по ордынскому «выходу» [521] и такую же сумму тремя годами ранее московский князь оставил в Орде, противодействуя попыткам Александра Михайловича Тверского перехватить ярлык на великое княжение [522] .
520
Селезнев Ю. В. Русско-ордынские конфликты XIII–XV вв. С. 54, 62, 75, 80, 83, 99. 102, 105–108, 110, 116–117.
521
ПСРЛ. Т. 8. С. 50–51 («осмь тысящ рублев и черной бор князю великому с них взяти»); ср. ПСРЛ. Т. 25. С. 212–213.
522
ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 339; Т. 16. Стб. 130.
Сама операция по выкупу плененного Родослава Ольговича, возможно, проходила с финансовым участием и при посредничестве московского князя. Василий Дмитриевич неоднократно «окупал» почетных пленников. В 1390 г. послами московского князя был выкуплен плененный Витовтом смоленский князь Глеб Святославич [523] , а около интересующего нас времени Василий Дмитриевич выкупил у того же Витовта попавшего в литовский плен знатного ордынского вельможу [524] .
523
Барбашев А. И. Витовт и его политика до Грюнвальдской битвы (1410 г.). С. 53. Прим. 44.
524
Почти семьдесят лет спустя от великого князя московского Ивана III бежал некий «татарин Киреи Кривои, холоп великого князя купленои, а купил еще деда Киреева Мисюря князь велики Василеи Дмитреевич у своего тестя великаго князя Витовта» (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 395). Возможно, именно этого Мисюря, служившего в Орде в 1375 г., упоминает Тверская летопись: «Того же лета князь Василии посылал…в Орду на Всеволода, и тамо без соуда выдали князя… и Мисюрь привел его во Тверь» (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 67. В публикации имя напечатано со строчной буквы).