После любви
Шрифт:
Dangerously! Inflammable! Explosive!
– Может быть, мы переберемся в кровать, дорогая?..
Он инстинктивно избегает движений, хоть как-то нарушающих гармонию и способных выставить его в смешном свете. Расстегнутая молния – сигнал к расставанию со штанами, нужно приподнять задницу и стянуть с себя джинсы – самому или с помощью партнерши. Унизительное ерзанье на полу – с этим Алекс категорически не согласен, потому и предложил перебраться в кровать. Несколько метров, которые отделяют нас от кровати, он использует с толком, все продумано до мелочей: легкий хлопок по бедрам, и джинсы соскальзывают
Время – нелинейно.
За секунду, на которую я опоздала, Алекс успел обжиться на новом месте, наполнить своим запахом все складки простыней, уронить пару волос на подушку, вымести песчинки, вдохнуть и выдохнуть влажный воздух, закинуть руки за голову и встретить меня на правах старожила:
добро пожаловать в ковчег, маленькая умница!
Алекс Гринблат никакой не библиотекарь. Опытный альпинист – да. Опытный ныряльщик – да. Алекс гораздо ближе к дельфинам, чем бедолага Фрэнки. Алекс гораздо ближе к осьминогам, чем провидец Ясин. Гремучая смесь навыков и инстинктов – вот что такое Алекс. Восхождение к моему телу, глубокое погружение в него – все это Алекс совершает в полном одиночестве, у него нет желания инструктировать новичков, если я найду в себе силы – то присоединюсь к нему где-то на середине пути, главное – найти верный ритм и не потерять темп, ни о чем другом можно не беспокоиться, болтаясь на другом конце страховочного троса, – Алекс все сделает сам.
А все, что требуется от меня, – слепо подчиниться, любая инициатива с моей стороны выглядит нелепой, ненужной, она лишь портит прекрасный вид долины, открывающийся с перевала; последний отрезок, последний рывок, последний переход – до пика рукой подать, с него увидишь не только одну-единственную долину, но и другие долины, и весь мир.
Я все еще болтаюсь на другом конце страховочного троса – абсолютно обессиленная.
«Абсолютно» – самое подходящее случаю слово.
Алекс – абсолютен.
Абсолютный дельфин (гладкая резиновая кожа и пупок, похожий на отверстие в дельфиньей голове). Абсолютный осьминог (уследить за руками Алекса невозможно, их намного больше, чем кажется, они обнимают меня сразу в нескольких – восьми? – местах). Абсолютный альпинист и абсолютный ныряльщик. Я едва дышу в разреженном воздухе, я едва выдерживаю давление в несколько атмосфер – никто и никогда не брал меня с собой на такую высоту, никто и никогда не спускался со мной на такую глубину, что будет дальше, когда подъем (спуск) закончится?..
Думать об этом страшно и сладко одновременно, прекрасный вид долины – еще прекраснее, чем я думала, Алекс к тому же – и дельтапланерист, а может быть, птица. Наполненная им, я тоже становлюсь птицей – теперь мы парим вместе, рядом, улавливая воздушные потоки, греясь в лучах солнца, прорезавшего темноту ночи. Мы парим и парим, единственное, чего я хочу, – чтобы это продолжалось вечно.
– …Тише! – Алекс кладет палец мне на губы. – Вы перебудите весь отель.
Пора приходить в себя, маленькая умница!
– Простите…
Мы в постели, но до сих пор на «вы» – по-другому не будет, ни сейчас, ни потом. Мои вещи разбросаны
– Устали? – спрашивает он.
Совсем не это я ожидала услышать, совсем не это!
– Все в порядке.
– Хорошо.
«Мне было хорошо» – утверждение;
«Вам было хорошо?» – вопрос – не имеют к расплывчатому гринблатовскому «хорошо» никакого отношения. Он совсем не интересуется тем, что чувствую я, и не говорит, что чувствует он, даже мальчишеского самодовольства от отлично проделанной работы не заметно. «Давайте займемся сексом» – было лучшей характеристикой, мы и занимались сексом – не любовью. Что я должна делать сейчас? Собрать вещи и молча удалиться к себе? Поцеловать Алекса во влажную ложбинку между ключицами? Поцеловать его в щеку в знак благодарности? Поцеловать его в пах в знак признания? Обвить его тело руками? Инструкций на этот счет не существует.
– Хотите повторить?
– А вы?..
Вместо ответа Алекс сгребает меня в охапку – слава богу, хоть что-то человеческое, не дельфинье, не осьминожье, не увешанное ледорубами, не отягощенное баллонами с кислородом – хоть что-то человеческое.
Хоть что-то…
…Конверт с визиткой и пятью бумажками по сотне евро.
Вот и все, что остается мне после ночи, проведенной с Алексом.
Я выныриваю из глубокого сна без сновидений и в первую секунду не могу сообразить, где я и что со мной произошло.
Напольный светильник, мы всю ночь занимались сексом, стол, два стула, кресло в углу; это лучшее, что когда-либо происходило со мной в постели, маленький телевизор и холодильник с баром, это – не любовь, просто секс, я полностью разбита, каждый мускул моего тела ноет и подрагивает, так бывает со всеми, кто по глупости пропускал тренировки.
Номер Алекса. Я вырубилась в номере Алекса, в его постели.
Только Алекса нигде не видно. Нет и аккуратно сложенных у кровати джинсов.
Из ниши хорошо просматривается часть крохотного коридора и часть шкафа, его створки раздвинуты, а внутренности зияют пустотой. Там должен был стоять саквояж Спасителя мира.
Но саквояжа тоже нет.
– Алекс! – зову я слабым голосом, не в состоянии поверить в очевидное. – Алекс, где вы?
В номере достаточно светло, но обычное для Эс-Суэйры туманное утро не дает представления о том, который сейчас час. Восемь, девять, десять… Туман обычно рассеивается к десяти, из этого и стоит исходить.
Лишь одной цифры я не учла – семь.
Вчера вечером Фатима что-то говорила мне о семи часах утра. А-а, кажется, Алекс просил разбудить его в семь. Для чего – Фатима не знала ответа, а спросить у самого Алекса я так и не удосужилась. Как не удосужилась уточнить условий, на которых состоится мой переход из-под потного крыла Доминика под жесткое и совершенно стерильное крыло Спасителя.