После любви
Шрифт:
Завтра, по малодушию я все перенесла на завтра.
И вот «завтра» превратилось в «сегодня», а Алекса уже нет.
Я вскакиваю с кровати и натягиваю джинсы. Теперь очередь за «born to be free», тут-то и обнаруживается конверт на столе. Визитка и пять бумажек по сотне евро.
Конверт не заклеен.
Пять сотен – Алекс явно переплатил, моя ночь стоила гораздо дешевле – самой впору приплачивать инструктору за столь удачно проведенный спарринг. Транспортные расходы, осеняет меня. Он оставил мне деньги на билет в Европу и визитку с телефонами.
Их
ALEX GRINBLAT
exhibitions, auctions, galleries, modern art
advice-giver13
Консультант! Надо же, какой скромняга!..
Меня оставили в дураках, предварительно трахнув.
Внезапно вспыхнувшая злость на Алекса заставляет позабыть о «born to be free». С полуспущенными штанами, топлес (зрелище не для слабонервных) я выдвигаюсь в предбанник с пустынным шкафом и заглядываю в ванную: никаких следов Спасителя, кроме слегка влажного полотенца, сбитого коврика и одинокого обмылка на краю раковины.
Он отчалил. Отвалил. Слился. Сделал ноги. Навострил лыжи. Не очень-то вежливо с его стороны сбегать вот так, не оставив мне даже записки в сраном конверте. Двух слов было бы достаточно, трех слов было бы достаточно – «Жду вас» или «Спасибо за ночь», или что-то в этом роде. Но нет же, пять купюр и визитка, чтобы я, не дай бог, не забыла о его modern art-превосходстве!
Злость все еще сильна, утянуть ее на дно не в состоянии даже универсальный ключ, оттягивающий мой задний карман;
я вернусь к себе так же, как пришла – через дверь в стене: пристыженная Алиса, потерпевшая полное фиаско Элли, дорога из желтого кирпича привела меня в никуда.
Однажды придет моя принцесса, рожденная свободной.
Случай явно не мой.
… «portative» на столе, вынутый из каретки листок рядом, платье, распластанное на полу, в ванной, – в номере ничего не изменилось. Но он больше не убежище. Все, что угодно, – временная стоянка, пересыльная тюрьма, пристанище на ночь, но – не убежище.
Мне хочется покинуть его немедленно и не возвращаться как можно дольше.
Кто меня остановит? Кто?..
Доминик, с похоронным видом сидящий на ресэпшене. Красноглазый, заросший щетиной, еще более неопрятный, чем когда-либо. Доминик отвратителен, худшего мужчины не существует в природе, но я нахожу в себе силы сказать ему:
– Доброе утро, милый.
Ему требуется усилие, чтобы ответить мне:
– Доброе, Саш'a.
Вот и нет, Доминик, вот и нет – совсем не доброе, часы показывают четверть девятого, после контрольных «семи» прошло слишком много времени, чтобы почувствовать себя успокоенной.
– Ты давно здесь сидишь?
– С шести утра.
– С чего бы это?
И
– Мне не спалось.
– Я понимаю. После того что ты вчера натворил…
– После того что натворила ты! – Он неожиданно срывается на крик. – Ты! Ты!!!..
– Не нужно перекладывать с больной головы на здоровую… Вот черт, как же это будет по-французски?
– Не утруждай себя, Саш'a. Я и так все понял. Давно понял. Ты хотела что-то спросить?
– Нет.
– Неужели? – Доминик торжествующе трясет двумя подбородками. – А я думал, тебя интересует этот хлыщ. Которого ты заселила в номер рядом с собой. Не взяв у него даже паспорт.
Я слишком измотана ночью с Алексом, слишком наполнена ей, чтобы ломать комедию перед толстяком.
– Да, интересует. Что с того?
Вот он, звездный час Доминика! Не открытие персональной выставки в Музее Гуггенхейма, не приглашение на биеналле в Венецию, не торжественное посвящение в рыцари Почетного легиона – это было бы слишком мелко. Унизить и растоптать меня, и без того поверженную, – таких высот не достигал еще никто.
– Он убрался к чертовой матери. С концами. Убрался к чертовой матери. Не самое плохое дополнение к
отчалил;
отвалил;
слился;
сделал ноги;
навострил лыжи.
При желании Доминик мог бы изрыгнуть еще с полсотни выражений, включая ненормативные арабские и португальские; единственное, не вошедшее в список, – «estoy en la mierda». Его можно отнести ко мне и к самому Доминику, но никак не к Алексу.
– Значит, убрался?
– К чертовой матери! – Радость на лице Доминика неподдельна. – С концами. Я помахал ему ручкой на прощание.
– И когда же состоялось это показательное выступление?
– Когда ты спала… Наверное. Еще и семи не протикало.
– С чего бы это ему было срываться из отеля в такую рань?
Вопрос риторический, я вовсе не жду, что Доминик разъяснит мне ситуацию, но он разъясняет:
– Самолет. У него самолет сегодня утром.
Самолет. Вот почему он попросил Фатиму разбудить его в семь, я могла бы сообразить. Время Спасителя мира расписано по минутам, график составляется на годы вперед, каким-то чудом ему удалось выкроить крохи для Эс-Суэйры, «прилетел и вскорости улетел» – в этом нет ничего удивительного. Удивительно, что он уехал, не попрощавшись со мной. Впрочем, нет… Удивительно – не совсем правильное слово. Он ударил меня под дых.
– Откуда ты знаешь про самолет?
– Он сам мне сказал. А мне – нет.
– Ясно. Что ж, придется прогуляться до аэропорта.
– Зачем? – пугается Доминик.
– Он кое-что забыл. – Безнадежность ситуации заставляет меня врать и изворачиваться, на ходу придумывая фантастические версии.
– Тебя? – Шутку толстяка не назовешь удачной.
– Очень остроумно.
– Я подумал, что все остальное не существенно. Все остальное можно запихнуть в наш шкаф. Так мы всегда и делали, помнишь?