После маскарада

Ли Юлия

От такого помощника грех было отказываться. Грених видел в его обучении перспективы сбросить в конце концов с себя ярмо единственного специалиста по гипнозу. Имелось в этой должности что-то липкое, неприятное, неуважительное к личности, индивидуальности гипнотизируемого, которую сейчас всеми силами старались искоренить. Одно дело терапией заниматься, другое – без спроса в голову людям лезть.

Советскому человеку, который не лжет своему народу, своему собрату, своим вождям, нечего было скрывать. Конечно же, такое мышление начало формироваться в умах только нынешнего поколения, живущего тесно и открыто, на деле люди оставались такими же скрытными, у них хватало тайн за душой, ничтожных грешков, подавленных чувств и невысказанных

мыслей.

Давать массам право силой выводить это на поругание казалось Грениху несправедливым и гадким. И он старался направить обучение в медицинское русло, сделать гипноз инструментом в лечении психиатрических заболеваний и отдалиться от отделения арестованных. Для этого в институт Сербского были приглашены особо безнадежные пациенты из разных больниц Москвы, потерявших статус психиатрических, сам институт, все еще имеющий статус психбольницы, оборудовали палатами. Грених создал все условия не только для изучения, но и для самой терапии. И даже тем, кто не желал иметь койку в палате и лечился дома, тоже находилось место – велся амбулаторный прием.

Грених с Петей шли по Тверскому бульвару к дому № 18, бывшему владению Смирнова, в котором в дни революции заседал ревтрибунал, а нынче располагался Московский губсуд. Невысокий четырехэтажный особняк с тремя по-готически вытянутыми витражами над аркой, ведущей во внутренний двор, показался вдали, когда Петя наконец выпалил:

– Почему он это сделал?

– Что именно? – буркнул занятый своими мыслями Грених.

Он шел, низко опустив голову и засунув руки в карманы тренчкота, нервно комкая лежащую там мелочь, засаленный платок и целую кучу прокомпостированных трамвайных билетов.

– Почему он сказал, что это были вы?

– Вот ведь ж… – сплюнул сквозь зубы Константин Федорович, но бранным словам вылететь не дал. Разноцветным вихрем пронеслось в его голове воспоминание о сеансе в туалете в Трехпрудном переулке, в котором воображение с удивительной четкостью дорисовало теперь сидевшего по ту сторону двери любопытного Воробьева. Отнекиваться смысла не было, и Грених, набрав воздуха в легкие, начал свое толкование:

– Причин много. Например, он был загипнотизирован прежде человеком, по каким-то причинам похожим на меня. Но не внешне. Похожа была интонация в голосе, манера говорить, тембр. Или же… меня кто-то ловко спародировал, как Бип-Боп спародировали Бим-Бома [4] , – зло усмехнулся Константин Федорович. – Ходил в институт, присутствовал на лекциях, экскурсиях, изучил мою манеру и скопировал ее, при этом достаточно хорошо владея техниками гипноза.

4

Бип-Боп и Бим-Бом – советские дуэты клоунов-куплетистов.

Когда он услышал от свидетеля странное «Да. Это были вы», внутри все похолодело, первая мысль: Макс обещал вернуться, и он это сделал, замыслив нечто такое, что Константину Федоровичу было пока сложно угадать. Нужно было как можно скорее во всем разобраться самому и обезвредить брата, если это он.

– Но как же так вышло, что гипноз сработал, словно швейцарский механизм? – не отставал стажер.

– Был выбран тот же способ установить раппорт.

– А раппорт – это же мостик меж врачом и пациентом, так ведь? Для меня это все еще будто из области магии, – смутился Воробьев, сжав пальцами блокнот. – Как вы это проделываете? Хоть и вижу часто, но ведь волшебство, ей-богу.

– Гипноз базируется на некоторых особенностях сна вкупе с угнетающим влиянием монотонных раздражений на нервную систему. Известно, что из всех органов чувств последним засыпает слух. Мозг уже видит сны, а слух улавливает звуки – команды гипнотизера, он воспринимает эти команды, как собственные побуждения и желания. Мы не замечаем, как мозг дает сигнал телу, например, поднять

руку. Гипнотизер берет на себя эту власть, в то время как личность гипнотика подавлена. И возникает огромное поле деятельности с пассивным и активным вниманием, с ассоциациями, умением запускать работу глубинных слоев сознания, подавлять сознательный разум и тормозить критическое мышление, как называют его индийские йоги, ахамкару – эго. Именно потому, что запускаются под воздействием такого внушения те или иные процессы в мозге, пациент, например, забывает все, что было во время гипноза, или, напротив, помнит все, если гипнотизер дает такой приказ. На следующей неделе опять проведу несколько сеансов для больных в институте. Приходи, посмотришь, поассистируешь.

– Спасибо! – просиял Петя. – Приду, еще как приду! А вот вопрос. То у вас психические больные, они к вам по доброй воле пришли, сами просят вылечить. А как быть с теми, кто… сопротивляется? А как быть с теми, которых гипнотизер вообще впервые видит? Ведь что у нас с тем свидетелем получается – его незнакомец загипнотизировал, впервые видя?

– В гипнозе требуется к каждому пациенту свой подход, здесь все индивидуально. И на самом деле не все так просто и волшебно. Существуют и критика, и сопротивление внушению, и видов гипноза, и способов гипнотизации – множество. Наш случай – это какая-то ошибка, которую мы попробуем изучить. Чаще всего, чтобы ввести человека в транс, используют особый сигнал, нарабатываемый, подобно новому рефлексу, не за один сеанс. Каждого пациента погружают в сон или пробуждают по-разному в соответствии с особенностями его психики. Иногда достаточно помахать перед глазами блестящим молоточком, чтобы пациент заснул. Но чаще наработать засыпательный рефлекс бывает не просто. Эта связь между врачом и пациентом тоже называется «раппорт», который достигается словом или каким-либо условленным заранее сигналом, повторяемым едва ли не тысячу раз.

– Создающим общее торможение коры головного мозга? Я читал у Бехтерева…

– И торможение, и возбуждение, и не только коры. А потом уже, когда оно – действие или слово, как в случае с нашим свидетелем, манипуляция с часами… – Грених сильно зажмурился, будто переживая приступ головой боли, опять вспомнив, что часы принадлежали брату, – прочно осядет в подсознании, достаточно произнести это слово или звук, или воспроизвести нечто еще, заранее условленное, и в мозгу гипнотика срабатывает сложный механизм репродуктивно-сочетательной деятельности внешних центров, и он тотчас же выполняет заложенный гипнотизером приказ, не будучи при этом в трансе, но и не осознавая своих действий.

– Вот это есть раппорт, получается? – Петя карандашом, который успел вынуть из-за уха, почесал короткие светлые волосы. – Мистика… Все равно для меня это мистика, не понимаю, хоть пристрелите!

– Таким образом французский клиницист-невролог Шарко, использовавший гипноз в прошлом веке, заложил в одном из своих пациентов привычку засыпать, едва его домашние часы пробьют десять, – продолжил Грених, шагая размеренной походкой и одновременно лихорадочно строя план, с чего начать собственное дознание. – Но нужно было оказаться в десять дома, чтобы услышать бой часов, иначе пациенту не уснуть. Так Шарко лечил его от бессонницы. Однажды пациент явился с визитом к каким-то из своих родственников, и в гостиной, к его удивлению, висели такие же часы, как и в его собственной.

– И он заснул, когда часы стали бить десять? – с придыханием воскликнул стажер.

– Представляете, да.

Они остановились под аркой особняка, занимаемого Губсудом.

– Хм, – Петя призадумался и глубокомысленно изрек: – Шарко – голова!

– Не только Шарко, но еще и Бред, Льебо и Бернгейм – это те, кто ввел гипноз в науку. Но вот в чем закавыка. Только один человек может быть хранителем ключей раппорта. Врач строго хранит тайну наведенного моста.

– Да, странно. Расскажи такое кому – сразу вас бы заподозрили.