После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии

Фитт Инге

Глава одиннадцатая

Мы взволнованно прощаемся, желаем друг другу удачи, обнимаемся и целуемся, затем покидаем квартиру, очищенную от всех следов пришельцев.

Сначала Лаура, Раша и Карла, а через несколько минут Сьюзен и Анна. Никто не видит, как пять женщин покидают дом. Они идут разными путями на определенную улицу, достаточно далеко от квартиры, и садятся в автобус «Фольксваген» с закрытым салоном.

За этим тоже не наблюдал посторонний глаз. Лора — водитель, Раша сидит с ней, остальные садятся в багажный отсек, который открыт в кабину водителя. Разговоров больше нет, все сказано, спланировано, разыграно. Открыта только развязка. Действие началось.

Концентрация настолько острая, что любые дальнейшие слова были бы болезненными. Женщины осознают прохладное, солнечное майское утро. Это будет теплый весенне-летний день. Лаура едет в сторону тюрьмы Моабит. Она высаживает Карлу и Рашу на одной улочке, а Сьюзен и Анну — на другой. Она паркует автобус так, чтобы наблюдать за входом в тюрьму, не будучи замеченной самой.

Лаура — самая младшая, это ее первая акция, и она еще не знает, что ей предстоит пережить с самой собой. Мы почти потеряли ее на подготовительном этапе. Нам нужен был специальный сварочный аппарат, которого не было в свободном доступе, чтобы изготовить модные пластиковые удостоверения личности, которые адвокаты должны использовать для подтверждения своей личности при входе в тюрьму. Доступ к аппарату имели только представители определенных секторов безопасности и банковской сферы.

По замысловатой и поначалу многообещающей договоренности, чтобы купить устройство, Лауре его подвезли. Она не могла сразу взять его с собой. Хотя казалось, что все прошло идеально, через несколько дней мы снова все закрепили, прежде чем забрать устройство, и обнаружили, что полиция была уведомлена и ждет Лору.

Она восприняла это спокойно, не беспокоясь о том, что все обошлось. Она была еще совершенно не испорчена перетиранием песка неудач, множеством новых попыток начать снова и снова с нуля. Давайте поищем другое решение, говорила она, для каждой проблемы есть свое.

Сегодня, однако, все по-другому. Оставшись одна в машине, она охвачена неуверенностью, начинает сомневаться, что все снова будет хорошо. Она отвечает за успех побега, состоится ли он вообще, выберутся ли Сьюзен и Анна, не вероятнее ли, что они найдут в нем свою могилу? Она так взволнована, что уже не может спокойно выполнять свое задание. Ее мысли мечутся по пунктам, не давая сосредоточиться: Не упускать из виду вход, когда Сьюзан и Анна войдут, проехать обозначенный круг, мимо Раши и Карлы, проехать перед входом, оставить первую передачу; затем они должны выйти. Они должны выйти!

Она подавляет свой страх. Она снова заглядывает в трюм, в последний раз проверяет, все ли на месте. Там лежит сумка для обмена одежды и для винтовок, документы готовы, она нащупывает свой пистолет. Все так, как должно быть, но она не успокаивается. В зеркале она видит Анну и Сьюзен, которые разговаривают, кажется, целую вечность. Пока Анна рядом, со мной ничего не случится, думает она про себя. Обычно она запрещает себе такие мысли, но сейчас ей хочется побороть свой страх с их помощью.

Почему бы им не уйти, думает она, ведь ожидание так же невыносимо, как и нерешительность. Адвокат, думает она, конечно, адвокат усадит нас... Но вот они идут, ее сердце подпрыгивает к скальпу, вот они уже у входа, звонят в колокольчик, входят…

Лаура уже ничего не видит, ее сердце бьется так беспрепятственно и безудержно, что дорога начинает плыть перед глазами. Ее нога соскальзывает со сцепления, когда она пытается включить передачу.

Карла и Раша незаметно выходят из машины, надевают пальто и медленно, с благоговением идут к углу улицы, где, кажется, останавливаются, поглощенные разговором. С этого угла открывается отличный вид на улицу Альт-Моабит и вход в тюрьму. Они стоят на расстоянии около

семидесяти метров и совершенно незаметны. Оба они одеты в длинные легкие летние пальто, не дающие никакого намека на то, что под ними скрывается. У Раши с собой пистолет-пулемет. На плече у нее по-прежнему висит ее довольно большая сумка, с которой она просто не хочет расставаться. Мы пытались отговорить ее от такого неприличного приспособления, но нет, без сумочки она неполноценна, считала она, к тому же ей хотелось иметь при себе воду, кремы и прочие мелочи на случай, если она попадет в бокс. Раше было трудно решиться на это, и она, пожалуй, меньше всех верила, что это удастся. У нее не было убедительных рациональных или даже политических возражений, которые она могла или могла бы выдвинуть против этого поступка. Это было связано с ней самой. Мы боремся за химеру, говорила она; — никто в Западной Европе не хочет революционных изменений, только мы, мечтатели. Мы ничего не можем сдвинуть с места и поэтому не можем выжить как партизаны. Мы тратим себя здесь на невежество богатых, сказала она. Ее сердце было с палестинцами, где она чувствовала единство с желаниями и сопротивлением народа; где ей не нужно было никому объяснять, почему империализм является врагом человека. На протяжении многих поколений они страдали и голодали под его политикой, борясь за хлеб и человеческое достоинство. Немцы, говорила она, немцы — высокоразвитые слуги своей правящей воли, здесь никогда не родится свобода.

Однако, наконец, она не захотела остаться в стороне, когда освобождали из плена двух товарищей, ведь и для их освобождения было рискнуто и завоевано все. Она знала, что и на этот раз все может получиться. А если нет... иншаллах!

В то утро Раша отправилась в бой, а Анна очень хорошо почувствовала слабый запах презрения к смерти. Неужели уже пришло время? Неужели они уже де- сперадо? Ей это не нравилось. С другой стороны, она хорошо знала Рашу. Решение есть решение. Позже они смогут увидеть.

Карла тоже прятала винтовку под пальто. В руке она несет портфель Samso-nite. Оружие не обеспечивает ей особой безопасности. На самом деле, она не может освоиться с военным делом. Это необходимое зло, с которым ей приходится справляться изо всех сил, потому что, в конце концов, партизаны не могут вооружиться ручками и булыжниками против высококвалифицированной полиции.

Карла — мозговитый человек, она долго и упорно думает и иногда представляет собой милый образ рассеянного профессора. Ее это немного раздражает. Но она понимает, насколько сильно мы зависим от развития наших технико-практических навыков. Когда нелегалы Движения 2 июня были еще в основном мужчинами, мы, женщины, были очень осторожны, не позволяя типичному распределению ролей вкрасться или даже закрепиться в процессах работы, действий и жизни. И теперь, когда в ходе развития нашей организации мы превратились в чисто женскую партизанку, мы убивали пленных не потому, что нам не хватало мужчин, а потому, что они были нам нужны и мы любили их как товарищей.

У Карлы особая связь с Тиллом. Когда подготовка к акции освобождения была завершена, возникла горячая дискуссия о том, кто должен покинуть Берлин, чтобы обеспечить безопасность отсталой базы. Один из «старых» должен был быть там, чтобы не прервать и не потерять преемственность опыта, контактов и информации. К «старым» относились Анна, Карла и Лилли. Раша, конечно, тоже, но все уже подозревали, куда она отправится в будущем, что она покинет нас и Европу. В общем, все закончилось тем, что Лилли пришлось уехать из Берлина вместе с нами. Об Анне разговора не было. Проводить операцию по освобождению без нее было — не рассматривалось всерьез. Карла не могла поверить, что акция, в которой участвовал и Тилль, закончится без нее. Кто этого не понимал! Процесс принятия решений и, в конечном счете, обязательное определение того, кто возьмет на себя те или иные задачи в непосредственной работе на месте, часто бывает деликатным и эмоциональным, по крайней мере, так всегда было у нас. На стол ложится возможная самооценка, взвешиваются неуверенность, страхи и «мотивы человека, а также объективные точки зрения, такие как уровень опыта. Нередко в процессе принятия решений происходит разрушение и сборка структур и моделей поведения в группе и у индивида и перекомпоновать их.