После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии

Фитт Инге

Таможенный контроль на Фридрихштрассе проходит гладко. Четверо из нас проходят без проблем, Регина попадает под личный досмотр. Находят пистолет. Я остаюсь с ней, быстро соображаю: никакой суеты с таможенниками, никакой задержки по времени, придерживаться плана транзита! Меня тоже обыскивают и тоже забирают пистолет. Я требую встречи с ответственным офицером, ругаю себя за Гарри и прошу быстро и незаметно проследовать дальше. Так и происходит. Офицер возвращается очень скоро вручает нам документы и пистолеты и желает доброго пути.

Мы надеялись проскочить незамеченными через ГДР до того, как об освободительной

акции затрубят средства массовой информации, и до того, как начнется большой барабанный бой флага. Нам не удалось этого сделать, и нам стало ясно: теперь мы едем под прицелом МФС. Мы хотели этого избежать. Тем не менее, мы не испытываем особой тревоги, потому что знаем, что в ГДР с нами ничего не случится и что они будут счастливы, когда мы наконец проедем. Но мы предпочли проехать тайно, как делали это раньше.

Мы оставили свой багаж на Восточном вокзале. Здесь мы снова встретились и сели в поезд.

Поезд, который вез нас через ГДР, ЧССР, Венгрию и Югославию в Болгарию.

Наше настроение по-прежнему странно двойственное: разочарование и облегчение, усталость и напряжение, но в конце концов расслабленность возвращается. Мы теснимся в купе, боясь, что кто-то еще может потеряться.

К сожалению, именно это и происходит. На этот раз я попался. Венгерские пограничники не хотят меня пропускать. Без объяснения причин они энергично указывают мне на границу ЧССР и не дают ответа. Я стою перед поездом с чемоданом. В купе мы так и не смогли ни о чем договориться. На платформе на меня смотрят пять пар недоуменных глаз. Поезд начинает движение, я с таким же недоумением смотрю за ним и вижу, как навстречу мне летит шквал непостижимых вещей. Я перетаскиваю свой чемодан через маленький мостик к пограничникам ЧССР. Пытаюсь объяснить им, насколько непонятны мои инструкции. Они совершенно спокойны, очевидно, им знакомы подобные ситуации, и они находят их лишь наполовину такими же сложными, как и я, как человек, которого это касается. Через несколько часов истекает срок моей транзитной визы в ЧССР, я не успею вернуться в Прагу и улететь оттуда на самолете. Кроме того, куда я денусь со своим оружием, если полечу на самолете?

«Почему бы вам не сесть на автобус до Братиславы, он прибудет через три часа. Оттуда есть рейсы до Софии, вы будете там к позднему утру». В социалистических странах, думаю, ночь в пути — не самое веселое занятие. И как мне найти других в Болгарии?

Я оставляю чемодан на пограничном пункте и начинаю искать место, где можно спрятать пистолет. Когда-нибудь я хочу его вернуть. Местность совершенно не подходит для моей цели. Я нигде не могу купить или найти упаковочный материал и предмет для захоронения. Вокруг нет ни деревьев, ни кустов.

Только пологие холмы, обширные колхозные поля, на которых начинают прорастать семена. Далеко-далеко, ни одного укромного местечка, которое можно было бы обнаружить. Я прохожу мимо цыганского табора и пытаюсь скрыться от настойчивого интереса детей. Время на исходе. Мне нужно возвращаться в автобус, а я все еще не нашел подходящего места. Я кладу пистолет в ржавое ведро, которое лежит под крошечным кустом на краю поля. Небеса знают, найду ли я его когда-нибудь снова.

На самом деле, я приземляюсь в Софии только на следующий день. В аэропорту я крещу Регину и Рашу у себя на руках. Счастливое совпадение! Они хотели купить западногерманские газеты и узнать о рейсах из ЧССР. Я смертельно устал, я не спал три ночи. Тем временем они сняли

бунгало и машину на Солнечном берегу под Бургасом. Наконец-то мы все вместе.

Под жарким солнцем Черного моря в Болгарии мы чувствуем себя в такой безопасности и вдали от империалистического аппарата безопасности, что совершаем ряд ошибок, последствия которых настигнут нас через несколько недель...

Такое впечатление, что нам всем нужно что-то подавить. Мы избегаем большой дискуссии о принципах, которую мы хотели провести здесь, в мире. Мы откладываем его до «завтра», как бы невзначай. Сначала мы акклиматизируемся, выздоравливаем, пока не выветрится тюрьма из головы. Мы играем в туристов, ходим на пляж, наслаждаемся морем, бродим по окрестностям, ходим по магазинам, едим и пьем до избытка и гуляем по Бургасу. Меня смущает, что местное население делает из нас дураков и бесстыдно выпрашивает западные деньги. Это шок и первый раз, когда я с этим сталкиваюсь. Это и есть новый социалистический человек?

Вечером мы обсуждаем прошедший день и делаем организационные приготовления на следующий день. Утром и вечером мы смотрим новости и следим за интервенцией НАТО в Шабе.

Западный алмазный бизнес под прикрытием элитных бельгийских войск НАТО восстанавливает порядок прибыли. Восстание подавлено при их поддержке. Мы хотим использовать эти недели здесь, в Болгарии, чтобы конкретизировать новую линию нашей политики. НАТО как самый мощный «инструмент поддержания и укрепления империалистического господства — центральный момент в ней. Мы тщательно регистрируем их деятельность, но пока не очень хочется вести интенсивную дискуссию, потому что она должна начинаться с критического обсуждения наших последних действий. Я думаю об этом каждый день, а потом: да ладно, пойдем... Необходимость позволить себе дрейфовать...

Вдруг становится слишком поздно. Мы не поговорили и не можем найти друг друга снова. Война врывается в нашу черноморскую идиллию и разлучает нас навсегда...

Сегодня из Берлина приедет Гудрун. Она привезет нам деньги, некоторые документы и другие материалы и примет участие в дискуссии. Элла, Тилль и Анжелика встретят ее в аэропорту Бургаса. После завтрака они отправляются в путь в приподнятом настроении. После обеда они хотят вернуться.

Мы с Региной отправляемся на пляж, пока они втроем отправляются в Бургас. Раша остается в доме.

Мы остаемся одни у воды. Загорелые и растерянные, мы играем. Обремененные будущим, но все равно счастливые. Регина ложится на солнце, я сажусь у воды и отдаюсь моменту.

В море дует легкий и слабый ветер. Он не создает ни большой впадины волны, ни пены, ни гребней воды, только мягкие, нежные, спокойные колыбели на поверхности моря. Мой взгляд блуждает по ним в необозримую даль, туда, где вода несет небо и где эти две стихии, кажется, замыкают мир. Я доверяюсь величию моря и вечности неба. Мои глаза не видят ничего другого, и если бы я мог заглянуть в глубину, то и там увидел бы только вечное величие. Я удаляюсь от всего, что меня держит, и ощущаю неоспоримую вечность, в которой я резвлюсь, в которой я рискую показаться смешным в своих попытках исцелить мир. В этой вечности я — неудачник. Но самое главное: в ней мы — прежние. Мы хорошо и мы плохо живем. Ощущение вечности — полезная, увлекательная штука. Именно поэтому люди изобрели время. Вечность — это опьянение, время — это моя реальность, и в ней я воспринимаюсь через то, что я делаю.