После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии

Фитт Инге

Когда я читал о преступлениях, совершенных американскими военными во Вьетнаме, во мне зародилась глубокая ненависть, которая искала выхода и возможности воплотить свои идеи в жизнь. Когда я читал, как американские самолеты и американские корабли отправлялись на войну против народа Вьетнама с немецкой земли и из немецких портов, когда я обнаруживал в книгах, как немецкие деньги, немецкие компании вместе с североамериканскими, французскими и британскими компаниями уничтожают страны третьего мира и все больше грабят их население, чтобы правящие круги Европы и США становились все богаче и богаче, я все больше и больше убеждался, что вооруженная борьба, даже в Западной Германии, была правильной и оправданной.

Я почувствовал сильную симпатию и солидарность с борцами за национальную свободу на всех континентах. Когда я читал тексты иранских, африканских или латиноамериканских партизан, мне казалось, что мы говорим на одном языке. У нас был один и тот же враг во всем мире: игроки и акционеры колониализма и империализма. «Вы сражаетесь... в сердце зверя», — говорил Че тем, кто сражался в Европе и США.

Книга Франца Фанона «Проклятьем заклеймённые», рассказывающая об опыте тех, кто участвовал в борьбе за свободу в Алжире против французской колониальной власти, и предисловие к ней, написанное Жан-Полем Сартром, укрепили мою уверенность в том, что я сражаюсь на правильной стороне за правильное дело, используя необходимые средства. Мне не нужны были объективные, отстраненные теории. Я страстно встал на сторону бедных и угнетенных, которые боролись за свои права.

А поскольку нас было так мало в Германии, в Европе, а преступления были так огромны, единственным законным средством было контрнасилие. Желание мирно бороться против насилия правительств, армий и крупных корпораций казалось мне наивным, слепым и бессмысленным. Насилие в странах третьего мира становилось все более отточенным благодаря технологическому прогрессу и институционализировалось. Голод там был обратной стороной нашего отвратительного богатства здесь. Самонадеянность и высокомерие были бесконечно жестокими. Оружие, команды и часто солдаты для войн, которые велись на континентах, где было так много страданий, поступали из метрополий.

В пятидесятые годы началось движение за прекращение истории колониализма: освободительные движения и национальная борьба в странах третьего мира организовывали их и боролись за них.

Третий мир организовывал их и боролся за свою независимость от старых европейских колониальных держав или США.

В семидесятые годы это привело к изменению международного баланса сил. Европейский и североамериканский империализм больше не мог просто делать то, что хотел, в Третьем мире — самой большой части мира. Появились освобожденные территории и освободительные движения. В то время мы не могли себе представить, насколько быстро и насколько абсолютно движение за национальную независимость столкнется со своими ограничениями, но мы осознавали, что ни один регион в Третьем мире не сможет получить и сохранить свое освобождение, если экономическая и военная мощь метрополий Европы и США останется непоколебимой. Мы, и не только мы, были убеждены, что можно расшатать эти метрополии и нарушить их способность функционировать. Разве здесь не было исторической возможности для мировой революции?

Когда и где было оправдано применение насилия? Многие левые говорили, что освободительные движения в странах третьего мира могут вести вооруженную борьбу, но не в Европе, где существует демократия. Но что это была за демократия, которая действовала только внутри страны и не распространялась на внешний мир? Являлись ли люди в странах третьего мира классом человеческих существ с меньшей ценностью? Всегда ли насилие законно и законно ли оно только тогда, когда совершается государством?

Эти вопросы занимали меня, и я пытался через

них найти другую мораль для себя и найти другой путь в жизни. Мне было ясно одно: любой, кто ввязывается в это дело, пачкает руки и должен взять на себя ответственность, что бы ни случилось. Если бы передо мной встал выбор между созерцанием и вовлечением, я бы без сомнений решил не созерцать, а вовлечься. Несмотря на все ошибки, которые могут быть сделаны.

Я хотел внести свой вклад в то, чтобы те, кто несет ответственность за столько страданий в мире, не могли спокойно спать, пока их оружие убивает людей в других частях земного шара.

И тогда началось «Майское наступление» RAF. 11 мая 1972 года три бомбы разорвались в штабе 51-го армейского корпуса США во Франкфурте, убив одного офицера. 12 мая 1972 года бомбы взорвались в штаб-квартирах полиции Аугсбурга и Мюнхена. 15 мая 1972 года бомба взорвалась под машиной федерального судьи Вольфганга Будденберга, который отвечал за внедрение практики изоляции политических заключенных. Бомба ранила его жену, которая в тот момент находилась в машине. 19 мая в офисном блоке издательства Springer в Гамбурге прогремели взрывы. Предупреждение о бомбе, сделанное заранее, было проигнорировано, и несколько сотрудников получили ранения. 24 мая в Гейдельберге бомбы взорвались в европейской штаб-квартире армии США, где погибли трое солдат.

Этому не было конца. Мне было трудно следить за всем этим и осмысливать происходящее. Предвидел ли я подобные действия, когда, читая в своей камере, решил, что вооруженная борьба — это правильно? Стал бы я сам принимать участие в их организации? В результате нападений на американские военные базы в Гейдельберге и Франкфурте погибли четыре американских солдата. Война против Вьетнама велась с этих баз, военные самолеты и солдаты летали отсюда и отсюда. Они контролировали миссии для бомбовых ударов, арестов, пыток, произвольных убийств стариков, женщин, детей и вьетконговцев. Я считал оправданными любые средства, чтобы остановить все это. Однако я не мог радоваться тому, что происходило, потому что у меня было чувство, что я сам не способен применить насилие.

Западногерманское правительство отреагировало на это величайшей в истории Федеративной Республики охотой на людей, которая на целый день остановила все движение в стране. Правительство США прислало «специалистов» по борьбе с повстанцами. В конце мая поступила угроза взрыва, якобы от RAF, в которой говорилось, что 2 июня в оживленном центре Штутгарта будет взорвано несколько бомб, чтобы жители этого города смогли на собственном опыте испытать то, что пришлось пережить жителям Ханоя во время американских бомбардировок. Я подумал: RAF никогда бы не сделал ничего подобного. В моей квартире в Гейдельберге друзья обсуждали, что действия должны быть направлены на тех, кто несет ответственность, и что, хотя это может повлиять на тех, кто их защищал, это никогда не должно быть направлено на население в целом. Почему должно произойти нечто подобное? Все мои органы чувств переключились в режим тревоги. RAF немедленно выступила с заявлением, что они не имеют никакого отношения к этим угрозам: «Эти ложные заявления по своему содержанию, намерению, духу и способу их распространения, скорее всего, исходят от самих свиней». Однако это заявление так и не было обнародовано.

В середине моих размышлений обо всем этом 1 июня были арестованы Андреас Баадер, Хельгер Майнс и Ян-Кар Распе, 7 июня — Гудрун Энсслин, 15 июня — Ульрике Майнхоф и Герхард Мюллер, 20 июня — Бригитте Мёнхаупт и Бернхард Браун, а 8 июля — Ирмгард Мёллер и Клаус Юншке.

С этой волной арестов были арестованы все члены-основатели RAF. Неужели все уже закончилось? Были ли в РАФ другие товарищи, которых я не знал и которые продолжали бы борьбу?