После первой смерти
Шрифт:
Дыхание к ней вернулось, и она почувствовала, как у неё задрожали губы. Христос, такое открытие. Теперь она не была уверена: молилась ли она, думала или ругалась про себя. Она ни разу не бывала у психолога с чувством отчаяния. Ей фактически не приходилось задумываться о том, что было за пределами написанного в учебниках, и осознание того, до чего её мысль дошла сама, настолько удивило её, что ввело в своего рода экстаз, которого она не знала прежде. Экстаз не эмоций, а сознания и интеллекта.
Почувствовав облегчение, она осмотрела всех вокруг для того, чтобы с кем-нибудь разделить всё, до
И Миро вернулся.
– Зачемвы всё это делаете?– спросила она, пытаясь удержать хоть какую-нибудь нотку резкости в голосе, так нуждающемся в дружелюбии и заинтересованности. Под словом «это» она подразумевала автобус, дети, налёт и весь этот кошмар.
Миро знал, что она имела в виду:
– То, что мы и должны делать, - ответил он на тщательном, выверенном английском, будто он шёл по натянутому речевому канату.
– Это наша работа, наша обязанность.
– Ты имеешь в виду, что ваша работа – это похищать детей, причинять людям вред, терроризировать их?
– голос её не слушался, он крушился, как рассыпающееся на щепки трухлявое бревно.
– Это – война, и всё это – её часть.
– Что-то я не слышала ни о какой войне.
Он выглядел таким юным и беззащитным, у него были такие невинные карие глаза и чувственный рот – такая противоположность тому, что в маске.
После того, как из автобуса удалился Антибэ, у неё оставалось ощущение его взгляда. Кет прошла в заднюю часть салона и села на заднее сиденье, обдумывая свои дальнейшие действия. Ей надо было одержать верх над Миро, или, по крайней мере, попробовать с ним поговорить, чтобы немного сломать барьер, отгораживающий его от неё. Она видела, как он на неё смотрит. Это был взгляд, предполагающий превосходство – взгляд мужчины, и, более того, это был взгляд не на жертву, а на женщину – на молодую и привлекательную. Она осознавала всю правду и ужас ситуации: ей нужно было сделать так, чтобы ему было трудно её убить. И когда, вернувшись, он посмотрел на неё и проверил, в порядке ли дети, она заставила себя улыбнуться. Возможно, это было слабое подобие улыбки, но это был её трюк. Немного погодя он подошёл и сел рядом с ней на заднее сиденье. Он снял маску и положил её себе на колени.
И теперь они говорили о какой-то войне, о том, чего она не ожидала, начиная эту беседу. «Но», - подумала она.
– «По крайней мере, мы уже говорим, общаемся».
– Война не прекращается ни на минуту, - продолжил Миро. Это была тема, которую он любил, которую они так много обсуждали в школе.
– Наша обязанность – напомнить людям, что война не прекращается, что в неё вовлечен весь мир, и что никто от этой войны не свободен, пока не будет свободна наша родина, - ему хотелось, чтобы здесь присутствовал Арткин и слышал его, чтобы он видел, как хорошо он усвоил его уроки.
– Где находится твоя родина?
– спросила Кет.
– Моя родина далеко отсюда, через океан.
Кет обнаружила в его голосе тоску:
– Как она называется?
Миро колебался. Он так долго не упоминал имя его родины – так
– Ты не знаешь это место, - сказал Миро.
– Но это – сказочный край.
– Расскажи мне о нём, - сказала Кет.
– Сам я никогда там не был. Я никогда не видел свою родину.
– Ты никогда её не видел?
– недоверчиво спросила Кет.
– Как же ты можешь знать о том, как красива твоя родина, когда ты находишься здесь?
– Я слышал это от стариков, живущих с нами в лагерях, и они рассказывали нам, насколько она красива. Они рассказывали, что если снять ботинки, то можно почувствовать богатство земли кожей своих ног. Там растут плодородные апельсиновые деревья, и летают голуби и жаворонки, и это – бальзам для глаза и духа, - он теперь повторял слова старика, и его голос лился, словно музыка.
– Речная вода там нежна, а солнце шлёт земле благословение и на восходе одевает её в золото. Там небо синее, как вымытый дождём изумруд.
Кет подумала: «Такой странный мальчик, и какая патетика».
И затем она вспомнила, что в его кармане лежит пистолет, и один ребенок уже мертв.
– Кети, Кети… - вдруг закричал кто-то из детей.
Крик вернул её в реалии раскалённого на солнце автобуса и душного, горячего воздуха, наполнившего салон. Удушливый запах мочи поднимался из стоящего где-то поблизости пластикового ведра.
Кет вслушалась, но крик не повторился.
– Старики в лагерях, - сказала Кет.
– В каких ещё лагерях?
Миро был доволен её вопросом. Ей было интересно – он хорошо делал свою работу. Но как он мог ей что-то рассказывать о лагерях беженцев, о бесконечной веренице гадких, переполненных убогими людьми мест, через которые он и Эниэл прошли первые годы своей жизни, когда никто не знал и не желал знать об их жалком анонимном существовании? Они существовали благодаря милостыни незнакомых людей, и когда не было милостыни, то они воровали. Эниэл был мастером в этом деле. Иногда где-нибудь на рынке Миро кого-нибудь отвлекал, а в это время ловкие руки Эниэла могли что-нибудь схватить – что бы то ни было, всё, что попадалось под руку. Пригодиться могло всё, что угодно. Как-то раз Эниэл вывернул из старого брошенного грузовика аккумулятор, и они обменяли его на еду. Пища была подпорчена и вызывала у них отвращение, но и тот аккумулятор также был бесполезен. Как обо всём этом он мог рассказать девушке?
– Моя нация превратилась в изгоев, мою родину заняли другие. Но нам позволяли жить в лагерях, - Миро изо всех сил старался поддержать её интерес, чтобы только не рассказать ей о голоде, о воровстве, о милостыни. Он не хотел перед ней унижаться.
– Ты сказал мы , кто были эти мы ? Твоя семья, твои родители?
– Только мой брат Эниэл и я. Он был на два года старше меня.
– А что ваши родители?