После первой смерти

Кормье Роберт

Позже, Арткин вошёл в автобус с двумя бумажными мешками в руке.

Кет поняла, что в них, и что это значит.

– Нет!
– закричала она, аж подпрыгнув.

Арткин замер. Миро задержал дыхание. Никто так ещё не возражал Арткину, и никто ещё не поднимал на него голос.

– Мисс, только не надо, - иронично сказал Арткин.

– Я не хочу, чтобы дети снова приняли наркотики, - сказала Кет.
– Это опасно.

– Вас не спрашивают, мисс, - он сказал терпеливо, но в этом терпении слышалось предупреждение: «Не заходи слишком далеко».

– Вы сказали, что за детей отвечаю я, - сказала Кет.
– Пока они находятся здесь, в автобусе.

– Тогда вы должны быть счастливы,

что у нас есть наркотики, чтобы они вели себя тихо и спокойно, чтобы им и дела не было до того, что происходит. Это – надолго. День будет трудным для каждого из нас. Возможно, это продлится дольше, чем день. Два дня, три. Наркотики будут держать их в сонном состоянии. Это также поможет им, если что-нибудь произойдёт. Вы должны быть счастливы, что у нас есть наркотики.

– Но один из них умер, - напомнила ему Кет.
– Одного из них наркотики уже убили.

– Это был несчастный случай, возможно, у ребенка было слабое сердце. Неожиданная реакция. Но на других это сказалось не так уж плохо.

– Нет никаких гарантий, - сказала Кет, понимая, что её возражения были бесполезны, её голос теперь дрожал.

– Нет никаких гарантий нигде в этой жизни, мисс, - сказал он, теперь продвигаясь по проходу, доставая из мешка леденцы и показывая их детям. Дети тут же отреагировали, протягивая руки: «Я хочу… и мне тоже… шоколад…»

Миро мягко, с облегчением выпустил воздух. У девушки больше не было аргументов. Но она бросила вызов Арткину, и снова Арткин не ответил. Все же, Миро знал, что Арткину не зачем отвечать. По-любому, девушка была обречена.

И наступил момент, когда дети снова оказались под влиянием наркотиков. Они снова стали похожи на сонных мух. Они бесформенно размазывались по сиденьям, дремали или просто смотрели куда-то в пустоту. Они престали реагировать на проходящую мимо них Кет. Ранее, проходя между ними, она пыталась узнать, как и кого зовут, пробуждая их от дремоты, пробуя найти с ними хоть какой-нибудь контакт. Ей уже были известны имена некоторых из них, но остальных она пока ещё путала. Она уже знала Монику, всё ещё тоскующую по своей Класси, и Алекса – веснушчатого, рыжеволосого мальчугана. Она запомнила Керен с крошечными серьгами в ушах и Криса – мальчика, который мог оказаться и девочкой с его вьющейся чёлкой и большими каштановыми ресницами, Раймонда со всё ещё закрытыми глазами и Кимберли в очках со стальной оправой и с треснувшей линзой. Элисон и Дебби, Кеннет и Джимми, которых она всё ещё не различала и продолжала путать их имена. Мэри с косичками, уже наполовину расплетёнными. Две сестрички Джини и Патти, о которых нельзя было и подумать, что они сёстры. Лицо Джини было бледным и тонким, почти прозрачным, а у Патти оно было тёмным и здоровым. Пи-Джи с тонким лицом и грустными глазами – он с таким трудом произнёс своё имя (кто ещё кроме Кет сможет узнать, как его зовут на самом деле), и Томми – в очках с роговой оправой, которые, как казалось, постоянно были мутными и вероятно подчёркивали его и так заметное косоглазие.

После последней дозы наркотиков, дети стали вялыми и сонливыми. Их руки и ноги, головы и плечи как-то несобранно шевелились. Они продолжали оставаться телами, но уже не людьми. Время от времени, кто-то мог поднять руку или пошевелить головой. Но изредка кто-нибудь из них мог вдруг пробудиться и чётко и осмысленно произнести: «Где мама? Где папа? Я хочу домой» . Кет не могла бы успокоить бодрствующих детей, вороша рукой их волосы, касаясь их лбов, лаская их щёки, бормоча им что-нибудь приятное, пока вспышка пробуждения не проходила. И они снова погружались в сон, и снова начинали еле заметно трепетать

веки, и иногда в уголках вялого рта вдруг появлялись слюнявые пузырьки.

Автобус был рассчитан на сорок мест, и Кет рассадила детей каждого отдельно, если кто-нибудь из них не хотел сидеть с кем-нибудь ещё. У кого-то был медведь Тэдди или другая мягкая игрушка. Джини, Мэри и Пи-Джи прятались под одеялами или под то, что от них со временем осталось. Пи-Джи обернул куском одеяла шею, материя которого была настолько ветхой, что оно было заплатано везде, где только можно. И Кет наблюдала за ними, погрузившимися в транс или сон, оказавшимися в мире без времени и ритма, и какая-то маленькая тусклая её часть была благодарна действию наркотиков. В какой-то степени они помогли. Наркотики скрывали от детей осознание сложности их положения, ограждая от кошмара бытия в заложниках. В этом состоянии они не думали об опасности, которая их окружила. Они не так сильно скучали по своим родителям.

Кет подумала о собственных родителях: «Боже, что они сейчас думают?» Она поняла, что их у неё и в мысли не было с момента захвата автобуса. Возможно, она преднамеренно заблокировала их в своём сознании, также как она старалась не думать о детях, когда училась в школе. Эти мысли вводили её в панику, если они были воспоминаниями. Ей надо было сконцентрироваться на автобусе и детях, здесь и сейчас. Нужно было прекратить нажимать на кнопку с надписью «паника».

Идя по проходу, Кет обратила внимание на Раймонда: его пухлые щёки, закрытые глаза, которые иногда двигались. Она убедилась в том, что на самом деле мальчик не спал, он претворялся.

Он сидел один на сидении, уткнувшись головой в заклеенное пленкой окно.

– Раймонд, - сказала она.

Он не отвечал. Она могла слышать его дыхание, видеть, как незаметно увеличивается и сужается его грудь.

– Раймонд, ты не можешь меня обмануть. Я знаю, что ты не спишь.

– Я знаю, - сказал он, его глаза всё ещё были закрыты.

– Почему ты притворяешься спящим?
– спросила она теперь шёпотом.

– Я не ел конфет, - сказал Раймонд голос древнего старика.

– Почему?

– Моя мама не разрешает мне есть конфеты и жевать резинку – даже без сахара. Она говорит, что это плохо для моих зубов, и когда-нибудь я буду её за это благодарить.

Он открыл глаза. Они были ясными и встревоженными, превращая его жирное оплывшее лицо в лицо маленького умного человека – как бы взрослого в миниатюре. Он поднял глаза и посмотрел в переднюю часть автобуса, где на страже стоял Миро. Наклонившись к Кет, он прошептал:

– После того, как я услышал, как ты говорила с этими людьми, мне стало ясно, что в конфетах есть яд или наркотики. Я и Монике велел ничего не есть, но она меня не послушала. Тогда я притворился, что сплю, как и другие. Я подумал, что они разозлятся и накажут меня, за то, что я не сплю.

«Бедный ребёнок», - подумала Кет, один всё это время и не спит.

– Кевин вернётся?
– спросил Раймонд.

– О, Раймонд…

Она боялась того момента, когда кто-нибудь из детей спросит о Кевине Макманне. До сих пор, никто из них ничего не сказал и не спросил о Кевине, не проявил ни малейшего любопытства к тому, что произошло, и почему Арткин вынес его из автобуса. Они, конечно, были в наркотическом трансе, и их чувства были притуплены. Вероятно, дети вели себя как взрослые, которые закрывают глаза на правду, претворяясь, что ничего не происходит. Или, может быть, мало, кто из детей может довериться кому-либо ещё кроме как матери или отцу; другие дети проскальзывали через жизнь, не забирая с собой ни малейшего опыта, ни даже воспоминаний. Какие бы ни были причины, Кет освободила детей от лишних вопросов, но оставила всё это Раймонду. Светлому и бдительному Раймонду.