После поцелуя
Шрифт:
– Или пойдешь в нарядном платье со мной в театр, – проговорил Хоторн.
– Ну да, ну да, – сардонически усмехнулась Маргарет. – Должен же ты выводить меня на люди, чтобы я присмотрела себе нового покровителя.
– В том, что у тебя нет с собой другой одежды, моя вина, Маргарет, – сказал Монтрейн. Он прищурился, хотя говорил вполне дружелюбным тоном. Маргарет опасалась тех чувств, которые Хоторн ей внушал, а не его самого. Сейчас он был с ней нежен, иначе она бы почувствовала опасность.
– Что ж, раз уж ты расположен к широким
– А сколько у тебя платьев, Маргарет? – поинтересовался он.
– Это тебя не касается, Майкл! – отрезала Маргарет. – Ты разве не понимаешь? В неделе всего... осталось шесть дней, так что это не важно. Сколько у меня платьев, как я живу, даже где я живу – все это тебя не должно касаться. И ты не должен пытаться оставить меня здесь. Я не соглашусь.
– Очень хорошо, – сухо промолвил Майкл. – Я отошлю портниху назад. Просто я хотел загладить свою вину за то, что увез тебя из дома столь поспешно. Своего рода извинение, если хочешь. Мне и в голову не приходило, что ты столь непреклонна и что твоя гордость не позволит тебе принять что-то в дар от меня.
– Лучше, – тихо проговорила Маргарет, – если нас больше ничто не будет связывать. Ни твоя доброта, ни твоя щедрость.
Обоих охватили странные чувства. Страсть и желание в сочетании с неудовлетворенным любопытством. Или, может, ни Маргарет, ни граф Монтрейн не желали признаваться себе в том, что вообще испытывают любопытство.
Подняв руку, Маргарет погладила рукав рубашки Майкла. Ткань была именно такой мягкой, какой и казалась. Еще один признак богатства, хотя, возможно, он и не знает об этом. Грубый, шершавый лен – это для бедноты, по качеству хуже ткани не бывает.
– Это последнее, что я тебе дам, Маргарет, – вымолвил Монтрейн. – Обещаю.
Ей стало стыдно. Он подарил ей гораздо больше, чем платье. Самым большим даром Хоторна был ребенок, о существовании которого он никогда не узнает.
«Скажи ему», – нашептывал ей внутренний голос. Нет, она не могла этого сделать. Майкл был могущественным, влиятельным человеком. Она не хотела становиться его любовницей, не желала, чтобы их ребенок оказался средством давления на отца.
– Речь идет всего лишь о платье, Маргарет, – приподняв бровь, проговорил Хоторн. – И возможно, о ночной сорочке. Только и всего. – Наклонившись к Маргарет, Хоторн поцеловал ее в щеку, его рука оказалась на ее подбородке.
Маргарет запрокинула голову, ее губы приоткрылись. Когда он целовал ее, из ее горла вырвался тихий стон. Как же много удовольствия всего в одном поцелуе!
– Позволь им снять с тебя мерки, – попросил Хоторн, касаясь губами рта Маргарет. А затем они вновь слились в страстном поцелуе.
Наконец Маргарет отпрянула от Монтрейна и утвердительно кивнула. Говорить не было сил.
Глава 17
Терпение в любви дарит
удовольствия, чем торопливость.
Майкл всегда старался держаться подальше от занятых чем-то женщин – их суетливость ему досаждала. Еще какую-нибудь неделю назад он бы вмиг сбежал куда-нибудь при одном намеке на то, что ему придется общаться с портнихой, выслушивать бесконечное щебетание о примерках, моде и платьях. Хоторн назвал бы лгуном того человека, который осмелился бы сказать, что граф Монтрейн будет сидеть утром в гостиной в окружении хихикающих женщин да еще и получать от этого удовольствие.
Хоторн, лениво развалившись, сидел на диване, раскинув руки в стороны. На полу перед ним красовалась целая куча маленьких куколок, одетых по последней моде, – ни дать ни взять гарем в миниатюре.
Внимание графа Монтрейна было приковано к стоявшей на возвышении Маргарет, с которой медленно снимали ее зеленое платье. Майклу пришлось закинуть ногу на ногу, чтобы скрыть рвущуюся из брюк восставшую плоть. Не помогло взять себя в руки даже смущение Маргарет, смотревшей ему прямо в глаза. Ее щеки с каждым мгновением становились все краснее – помощницы портнихи раздели ее уже до пояса.
Хоторн должен был заранее догадаться о том, что при виде полуобнаженной миссис Эстерли его охватит возбуждение. Рядом с этой женщиной он мог думать только о том, как бы обладать ею. И происшествие в карете – лучшее тому доказательство.
Ему необходимо снова браться за работу. Кириллический шифр не мог ждать. Надо выбросить из головы всю ерунду и вспомнить о здравом смысле. Тогда все пойдет своим чередом, нужно только обратиться к его любимой логике.
– Вы должны стоять абсолютно неподвижно, – ворчала портниха. – Иначе мы не сможем правильно снять мерки.
Интересно, Маргарет понимает, что, глядя на нее, он возбуждается все сильнее? Судя по ее разгневанному взору, понимает. Внезапно Хоторн резко выпрямился – он вдруг понял, что глаза Маргарет горят не гневом, а полны слез от унижения.
Черт возьми! Он встал с дивана и подошел к ней.
– Дайте нам несколько минут, мы должны поговорить, – сказал он портнихе.
Портниха и ее помощницы – все уже немолодые женщины – попятились назад и на удивление быстро покинули комнату. Не прошло и мгновения, как Маргарет с Хоторном остались наедине.
– Это так необходимо? – спросила Маргарет, указывая на ленты и отрезы ткани, разбросанные повсюду.
– Я не хотел, чтобы ты испытывала смущение, – проговорил граф извиняющимся тоном.
– Их так много, – прошептала Маргарет, глядя на пол.
– А тебе никогда не доводилось раздеваться в присутствии других женщин? – спросил Хоторн, испытывая нелепый прилив нежности.
– Нет, кажется, ничего такого не было. Я ведь сама шила себе всю одежду.
– Значит, я вновь ошибся, – вымолвил Хоторн. – Пожалуйста, прости меня.