После развода. Новая семья предателя
Шрифт:
Неужели все так ужасающе просто?
Я не пойму ее, потому что мы разные.
— Лучше бы ты спросила о любимых позах своего Ромочки, — опять кривит губы в ухмылке.
Ревность не вспыхивает.
И гнев с обидой так и не проснулся.
Только отвращение.
Ее буквально выпотрошили, чтобы спасти ребенка и ее шкуру, а она мне сейчас говорит о любимых позах Романа.
— Сзади, — она открывает глаза и переводит на меня насмешливый взгляд. — Надо признаться, что первый раз у нас случился
Ждет, наверное, что взорвусь яростью, но ее так и нет.
— Я его соблазнила, — щурится, — и у него явно давно не было хорошего секса… Ты, похоже, из тех женщин, что бревнышками лежат под мужиками, да?
— А говорила, что принудил, — ловлю ее на лжи.
— Приукрасила, — медленно моргает. — Второй раз у нас… тоже, можно сказать, был спонтанным. Вызвал на серьезный разговор, а я ему галстук поправила, а он… Да у него вечный недотрах был, Лер, — цокает и закатывает глаза. — Хотя ты, наверное, как и все эти клуши, думала, что у вас все прекрасно. Раз в недельку, а то и в две полежали звездочкой, и все?
— Сколько в тебе циничности, Наташ, — говорю я, завороженная извращенной душой красивой молодой девушки.
— Я ведь знала, что ты легко откажешься от Ромы, — она недобро щурится на меня, — но я не думала, что он так повернут на тебе.
Отступаю.
Вот теперь с Наташей вопрос для меня закрыт. Вот уж точно “она — не я”.
— И ведь приперлась. В тебе совсем гордости нет?
— Вопрос не в гордости, Наташ, — вздыхаю. — Я хотела увидеть другую сторону жизни Ромы без прикрас, и в ней много жестокости и лжи.
Глава 40. Поехали домой
Выхожу из палаты.
Несколько шагов, и приваливаюсь к стене. Мимо семенит в медицинской распашонке испуганная женщина, прижав к груди полотенце. Косится на амбалов, которые замерли у двери палаты Наташи и ускоряет бег.
Закрываю глаза, когда до меня долетает приглушенный детский крик.
Я все эти годы жила в иллюзии, которую мне создал Роман, а сам он совсем из другой жизни.
— Все в порядке? — спрашивает Святой Валентин и встает рядом.
Какая забота.
Стал бы он так носится со мной, если бы я не была бывшей женой Грома? Вряд ли. У таких людей есть четкое разграничение “свой-чужой”, и с чужими они не сюсюкаются.
— Ваш муж на третьем этаже…
— Бывший муж, — стягиваю с головы одноразовую шапочку.
— Да, бывший муж, — поправляется Валентин и повторяет, — он на третьем.
Смотрит на меня в ожидании, а я качаю головой.
Я не пойду к нему.
Не из-за упрямства, обиды или ревности. Мне будет больно, когда я увижу его рядом с инкубатором, в котором будет лежать недоношенная девочка.
Так больно, что у меня точно сорвет крышу.
Я знаю, что не выдержу и поэтому не пойду.
—
— Понимаю.
— Правда?
— Ну, насколько могу понять, понимаю. Тогда идем?
Отталкиваюсь от стены и стягиваю тонкий одноразовый халат, в который меня заставили облачиться.
Шагаю в сторону лестницы.
— Он, правда, способен убить? — тихо спрашиваю я.
Перевожу взгляд на Валентина, который отвечает мне молчание, и в этом молчании я слышу утвердительный ответ.
Усмехаюсь под нос, потому что я вспоминаю, как он с девочками ловил кузнечика в дачном домике и как аккуратно он его вынес в мягкой салфетке, чтобы не навредить. Теперь выясняется, что сегодня ночью возможно будет два трупа.
— Его надо остановить, — говорю я. — Так нельзя.
Валентин молчит, и я понимаю, что он не станет поднимать вопрос, что нельзя убивать людей, даже если тебя сильно разозлили. Никто из “подчиненных” не посмеет учить жизни Грома.
А меня он послушает?
Может, я переоцениваю свои силы? Ведь я больше ему не жена и не “моя женщина”.
А кто он для меня сейчас?
Если он для меня левый бандит, то, конечно, я не полезу с разговорами о том, что убивать людей — плохо.
Кто он?
Бывший муж.
Какая размытая формулировка.
Бывший муж может быть врагом, который не заслуживает даже взгляда.
Бывший муж может быть другом и близкими человеком, с которым разошлись жизненные дороги. И такое бывает. Не все разводятся со скандалами, обидами и агрессией.
Бывший муж для меня… это боль и надрыв.
Останавливаюсь на лестничной площадке и смотрю на ступени, что бегут вверх к третьему этажу.
Не смогу.
Разговора у инкубатора с недоношенным ребенком не выйдет, и есть вероятность, что у меня так расплавятся мозги от увиденного, что я сама пойду и задушу Наташу.
Меня начинает уже сейчас трясти от гнева на эту тупую и жестокую потаскуху, в которой нет ничего человеческого.
Ее должен осмотреть психиатр, потому что, с высокой вероятностью, у нее есть отклонения в психике.
Может, она психопатка, которая не умеет любить и чувствовать глубокие эмоции, которые отвечают за привязанность, заботу и эмпатию.
Поскрипываю зубами и торопливо спускаюсь.
— Вы же еще хотели в уборную заглянуть, — заявляет позади меня Валентин.
— Передумала.
Я не помню, как пробегаю через коридор и как выскакиваю на крыльцо в мороз. Дышу.
Валентин приобнимает меня и помогает спуститься с крыльца:
— Накрыло?
Я молча киваю, а затем меня выворачивает под тяжелые ботинки Валентина, который поглаживает меня по спине: