После развода. Новая семья предателя
Шрифт:
Новый выдох и быстрые шаги на цыпочках к кровати. Вцепившись в бортик, стою ещё несколько минут с сомкнутыми веками и вслушиваюсь в тихое сопение Ивы. Медленно приоткрываю глаза, опускаю взгляд и задерживаю дыхание.
Какая она маленькая. Какие у неё крошечные ручки и малипусенькие пальчики.
Даже в полутьме вижу, что её щёчки покрыты красными пятнами сыпи. Маленький пухлый ротик приоткрыт. На голове шапочка сползла на бок.
У неё дёргается правая ручка, и я чуть не подпрыгиваю к потолку, но меня спасает бортик кровати, который
Она будто чувствует мой взгляд и открывает глаза.
В этот момент у меня сжимается сердце, и останавливается время. Она смотрит на меня, а я на неё.
И нет, я не вижу в ней Наташу. Я даже не вижу в ней Рому.
Я вижу милую крошечку, которая удивлённо покряхтывает и тянет ручки ко рту, настороженно скосив на меня взгляд.
По щекам катятся крупные горячие слезы, потому что я хочу взять Иву на руки.
Взять на руки и прижать к своей груди. Как однажды я сделала это с Варей, а вот с Алинкой я это чувство потеряла за тоской, из-за страха перед будущим, в котором я была недоженщиной..
— Привет, — шепчу я, и мои пальцы ослабляют хватку. — А чего ты не спишь?
Мои руки сами тянутся к Иве, будто обрели свою волю, аккуратно поднимают её с матрасика, а после прижимают к груди. Ива обеспокоенно и тихо агукает. И правда не плачет и не кричит.
Прохожу к креслу-качалке у окна. Медленно опускаюсь в него. За шторами с принтом желтых звездочек рассвет набирает силу и власть.
Я наблюдаю за собой, будто со стороны. Я разделилась сейчас надвое. Одна я с тихим мычанием укачивает крошечную Иву, заглядывая в её маленькое красное лицо, а вторая я за этим наблюдает.
Наблюдает без злости и без ревности. Вторая я улыбается, потому что в нашей груди разливается вязкое и густое тепло, которое соединяет меня и маленькую Иву в одно целое.
Я не смогу её оставить. Ей нужна мама. Мама, которая будет петь под её удивлённые покряхтывания тихую колыбельную, и она мягкой вибрацией согреет её маленькое тело.
Когда Ива закрывает глаза, я понимаю, что боялась ни злости, ни ненависти, ни гнева, ни обиды, а любви, которая не позволит мне оставить эту девочку.
Не позволит больше жить так, как я жила прежде.
Ива обожгла мою душу, но обожгла она её лучом солнечного света, и я хочу чтобы этот солнечный свет не только обжигал, но и согрел меня.
— Спи, зайчонок, спи, — мурлыкаю я под нос, рассматривая крохотный носик, аккуратный подбородок, красные щёчки и небольшие ушки, которые выглядывают из-под края шапочки. — Спи, засыпай.
Едва слышно скрипят дверные петли, и я поднимаю взгляд. В комнату заглядывает молчаливая бледная Варя. Юркает внутрь, а за ней появляется и Алина. На цыпочках они подходят ко мне и опускаются на ковёр у моих ног с двух сторон. Кладут головы мне на колени и с облегчением выдыхают.
Я рядом.
Мама рядом.
Прикрываю глаза, из которых льются потоком слезы, и продолжаю тихонечко тянуть колыбельную, в которой зайчик видит волшебные
— Мам, — сипит Алинка, и я слышу в её шёпоте дрожь слез, — мам...
Пауза. И тихий вопрос, в котором ярко горит детская надежда:
— Мам, ты останешься с нами?
Глава 60. Останься
Странно, но именно сейчас я чувствую себя настоящей матерью. Будто до этого момента, пока я не села в кресло с Ивой на руках, я была мамой лишь на словах.
Да, я родила двух дочерей, я их люблю, но не было в моей груди вот этого самоощущения безграничной материнской любви, которая сейчас затопила меня, кажется, до самого горла. И её хватит на всех.
На Варю, на Алинку и на упрямую Иву, которая выжила после жестоких фокусов биологической матери.
Ива сквозь сон вновь причмокивает, и я, кажется, сейчас задохнусь от нежности и от желания расцеловать её моську в красных пятнах аллергии.
Ива хмурится и расслабляется в моих руках, нырнув в глубокий сон. Она уходит в свои размытые грезы и оставляет меня со старшими сестрами.
— Мам, — Варя прижимается к моему бедру горячим лбом, несколько секунд молчит, а затем едва слышным, дрожащим шёпотом говорит. — Я тебя очень люблю. Прости меня, пожалуйста, что я... Что я была злой с тобой, что я кричала на тебя…
Замолкает на секунду, чтобы перевести дыхание.
— Мне было просто страшно, — её голос начинает похрипывать от подступающих слёз. — Очень страшно.
— А теперь? — спрашиваю я, и слезы накатываются до линии челюсти. — Сейчас тебе страшно?
— Нет, — отвечает Варя, — сейчас мне не страшно. Сейчас мне грустно, что я… столько наговорила…
Она вновь кладёт голову на бедро и обнимает слабыми руками под коленями. Наши вдохи и выдохи срастаются в одно тихое дыхание.
Я — мама.
Вновь тихо поскрипывает дверь. Пара шагов, а затем воцаряется тишина.
Перед нами замирает тёмный и мрачный силуэт Романа, как тень одинокого чудовища. Он не двигается несколько минут, смотрит на нас.
Через минут тишины, медленно, с трудом передвигая ноги, подходит и опускается передо мной на колени.
Варя и Алина настороженно отстраняются от меня.
Роман с надрывным и хриплым выдохом утыкается лицом мне в колени.
Девочки молчат. Ива спит, а у меня с подбородка капает слеза на розовый бодик Ивы, прямо в область сердечка.
Да, сейчас не страшно, но дико больно, будто сердце и лёгкие проткнули десятками спиц, а после раскалили их докрасна. Дышать тяжело.
Но я всё же делаю судорожный вдох через рот и, закрывая глаза, выпускаю из себя новые ручьи слез.
Для кого-то мы обязательно будем больными, но такие уж мы есть, и такими мы останемся. Если разойдёмся в разные стороны, то этот болезненный надрыв так и останется в душе каждого из нас. Эти глубокие раны не заштопать порознь, потому что те иглы, которые не сломаются лишь у нас с Ромой в руках.