После войны
Шрифт:
– Но она… она бы так сказала.
– Нет, не сказала бы. Она хотела бы, чтобы я сделал это. И Еерхард хотел бы, и все мои друзья хотели бы, и вся наша родня – двоюродные братья и сестры, тети и дяди. Она послушала бы меня… не тебя. Она всегда меня слушала. Я был ее любимчиком. А ты был уродом и родился в мешке!
– Она говорила, это к счастью.
– Да она даже не хотела тебя! Я слышал, как она говорила отцу. Ты был ошибкой. Случайностью…
Альберт оттолкнул брата от чемодана-катафалка, вынул труп, легкий и ломкий, как плетеная
– Что ты делаешь, Берти? Не ломай ее.
Альберт высоко поднял труп и швырнул в огонь.
Сухая ткань крестильного платьица вспыхнула как бумага. Ози попытался выхватить тело из огня, но Альберт оттолкнул его и, загородив камин, смотрел, пока кости не рассыпались и их мать не обратилась в пепел.
– Ты точно не против побыть здесь… пока я съезжу в Киль? Навестить Бакменов?
– Ну конечно, мама. Ты уже три раза спрашивала меня за это утро.
Оказывается, роману на стороне необходимы подпорки из лжи, которые должны поддерживать его, пока сооружение – как она полагала – не обзаведется фундаментом. Каждый день требовалось добавлять еще одну подпорку. И самым тяжелым испытаниям на прочность конструкция подвергалась в общении с Эдмундом.
– Я не поеду, если ты не хочешь.
– Со мной все будет отлично.
– Ты будешь хорошо себя вести? Далеко от дома не отходи. И слушайся Хайке и Грету, договорились?
– Да.
Она не удержалась и дотронулась до его лица, до милого мягкого пушка на щеках, который когда-нибудь превратится в щетину.
– А можно я покажу Фриде кино? – спросил Эдмунд. – Она сказала мне, что ей нравится Бастер Китон.
– Конечно. Я рада, что она стала дружелюбнее.
– Раньше она ревновала. Наверное, потому, что у нее нет мамы.
Слышать такое от сына было приятно.
– Мам, это правда, что говорят? Что будет еще одна война?
– Уверена, что не будет.
– Папа старается не допустить, чтобы это случилось?
– Да. В некотором роде.
– А ты скучаешь по папе? Его так долго нет.
Прозвучало достаточно невинно, но Рэйчел приходилось думать о подпорках.
– Скучаю. Очень. – И, сказав это, она поняла, что не так уж и соврала. – А почему ты спрашиваешь?
– Просто ты больше не кажешься несчастной.
Рэйчел не сомневалась, что бесхитростная проницательность Эдмунда – это не обычное детское свойство, но своего рода побочный результат ее собственных ошибок и слабостей, приобретенный талант. И волей-неволей задалась вопросом, не пошло ли ее невнимание ему на пользу.
– Мам?
– Да?
– Как ты думаешь, герр Люберт чист?
– Уверена в этом.
– Не как герр Кениг.
В дверь позвонили.
– Нет, не как герр Кениг.
– Значит, ничего, если герр Люберт мне очень нравится?
– Конечно. Я открою.
На пороге стоял раскрасневшийся от мороза
– Миссис Морган?
– Да.
– Капитан Баркер. Заместитель вашего мужа.
– Рада познакомиться. Льюис очень высокого мнения о вас.
– Не будет, когда увидит, что я сотворил с его департаментом. Как бы то ни было, он просил меня передать это послание.
Капитан выглядел слишком бодрым для вестника дурных новостей, но сердце у Рэйчел учащенно забилось, когда она взяла телеграмму, лежавшую поверх писем.
– Передано с берегового поста Королевских военно-морских сил сегодня утром. «Задерживаюсь на Гельголанде тчк проблемы снабжением требуют присутствия тчк жди 1 марта тчк».
Еще недавно она бы запрыгала от радости, услышав это зашифрованное выражение нежности: 1 марта, в День святого Дэвида, Льюис всегда дарил ей нарциссы. Сейчас же она слышала только то, что читалось между строк: «Остановись, что ты делаешь? Остановись, пока есть время. Остановись, пока не поздно».
Льюис вернется уже через несколько дней? Его не было два месяца, но Рэйчел казалось, что минула вечность. Телеграмма возвратила ее в нормальное течение времени.
– Спасибо.
– Мне следовало завезти вот это раньше. Оно лежало в кабинете. С двухмесячным опозданием, но лучше поздно, чем никогда…
Баркер вручил ей письма и сверток из коричневой бумаги, адресованный Эдмунду. Посылка была от Кейт, сестры Льюиса, которая, судя по всему, связала племяннику крикетный свитер, как и обещала. Мысли о золовке успокоили, но и отозвались сожалением. Рэйчел относилась к Кейт с искренней нежностью.
– А это для полковника, пусть посмотрит, когда вернется. – Капитан постучал по коробке.
– Что это?
– Еще один отличный проект, который инициировал ваш муж. Не хочу, чтобы затерялся.
Капитан шагнул вперед, чтобы помочь Рэйчел снова пристроить сверток на коробке.
– Мне отнести все это?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
Рэйчел гадала, видит ли Баркер за маской образцовой полковничьей жены – уверенной, преданной, в меру интересующейся мужниной работой – ее душевное смятение.
– Прошу прощения, что не заехал раньше. Нет покоя для грешных. Полагаю, у вас все в порядке?
– Да, мы все… справляемся. Как дела… в департаменте?
– Если серьезно, то я был бы совсем не против, чтобы ваш муж вернулся раньше, чем это проклятое дело развалится на части. Он один из тех жизненно важных винтиков, которые замечаешь, только когда их убирают.
Это не было открытой похвалой, но от слов Баркера она неожиданно испытала прилив гордости.
– Что ж, я поеду, – сказал капитан и, спустившись к крыльца, вскинул руки к небу. – Наконец-то солнце.