После войны

Брук Ридиан

Потом Кутов спел жалостливую русскую песню, и Льюис никак не мог решить, что за человек перед ним – тонкая душа или просто сентиментальный. Он уже собрался было идти спать, когда Зигель предложил еще одну игру.

– Чтобы убить время перед высадкой, мы играли в игру, которая называется «Если б не война». Она помогала нам лучше узнать новобранцев. Знаете такую? Ничего сложного. Надо просто сказать, что бы вы делали сейчас, если бы не война. Хорошее, плохое, неважно. Но надо говорить правду. Остальные могут прерывать вас и возражать, если

не поверят или захотят узнать больше.

Кутов одобрительно стукнул кулаком по столу.

– Отлично! Я такую игру не знаю, но она мне уже нравится.

Льюис поймал взгляд Урсулы и в шутку сделал испуганные глаза. Он хотел откланяться, но чувство долга и любопытство удержали его на месте.

– Бутылка передо мной, значит, мне и говорить, – продолжал Зигель. – Дальше идем по часовой стрелке. Я начну. Итак, если бы не война… я бы все еще продавал страховки в Филадельфии. Если бы не война, я бы никогда не увидел Эйфелеву башню. Если бы не война, у меня бы уже, наверное, было четверо детей, а не двое. Если бы не война, я был бы на несколько фунтов тяжелее, чем есть. Ну вот. Пока хватит. Можете передавать бутылку, когда захотите. Держите порох сухим.

Он передал бутылку Кутову.

Пальцы у русского были толстые и все в шрамах. Он погладил бутылку другой рукой, и в комнате воцарилась торжественная тишина.

– Если бы не война, – начал он трагическим голосом и замолчал на несколько секунд. Все приготовились услышать нечто страшное, напоминание о том, что русские понесли самые большие человеческие потери в этой войне. – Если бы не война, то сейчас я был бы в Ленинграде со своей женой. – Еще одна пауза. Никто не знал, что и думать. Русский выглядел несчастным, почти сломленным и дышал тяжело, как больной.

– Мне очень жаль, Василий, – сказал Зигель и потянулся, чтобы дотронуться до его руки.

А Кутов вдруг расцвел. Широкая улыбка расколола его лицо.

– И каждый день я благодарю небо, что я не с этой сукой!

Все с облегчением рассмеялись.

– Итак, если бы не война. – Кутов еще немного подумал. – Если бы не война, я все еще был бы со своей женой и тремя детьми, Машей, Соней и Петей. Я был бы плохим отцом, кричал на них. Я бы все еще работал связистом, а по выходным удил рыбу в проруби. И если бы не война, мне не было бы оправдания. – Он снова замолчал.

– Оправдания? – спросил Болон.

Кутов опрокинул в себя очередную порцию водки и налил еще. Потом резко встал.

– Если бы не война… – Он задрал рубашку, обнажив бочкообразную грудь. Живот его покрывали черные шрамы. – Это за кражу коровы. Один фермер в Польше.

– И где сейчас этот фермер? – поинтересовался Болон.

Кутов ткнул пальцем в землю.

– Му-у, – замычал Зигель. – Отлично, полковник! Отлично.

Кутов передал бутылку Болону.

Льюис не мог определить, что представляет из себя француз. Явно не военный. Гражданский служащий? Ученый, быть может?

– Если бы не война, я бы сейчас не сидел в этой интернациональной

компании товарищей… – начал он.

Кутов одобрил выбранное им слово и потребовал, чтобы все чокнулись и выпили.

– Товарищи!

– Если бы не война, – продолжил Болон, – я не был бы здесь, разумеется, а по-прежнему работал бы в Боне [72] . Если б не война, я бы корпел над своей докторской. Если бы не война, я бы… все еще был с Анжель. Если б не война, я бы никогда не встретил свою жену.

72

Винная столица Бургундии.

– Господь дает, и Господь забирает, – сказал Зигель.

– А что с этой Анжель? – полюбопытствовал Кутов.

– Я был в Париже, когда немцы оккупировали страну. Вернуться в Боне не мог. Анжель была секретаршей в департаменте. Ей негде было жить…

– Все понятно, Жак… все понятно, – сказал Зигель.

Зигель набрался больше всех, но Льюис и сам чувствовал, что если встанет, то упадет. Тем не менее он позволил русскому налить ему еще. Водка прекрасно притупляла чувства.

– И где эта Анжель сейчас? – спросил Кутов.

– Ее арестовали. Мой профессор донес на нее немецким властям. Она была еврейкой. После этого я ушел из университета. Но… встретил свою жену. Вот так. Comme ca… Пока хватит.

Болон передал бутылку Льюису:

– Полковник Морган. Вижу, вам есть что порассказать.

О да, еще как. Как и у других, война прошлась по его жизни тяжелым катком, но говорить об этом он не мог. Ни за этим, ни за каким другим столом. Он не испытывал желания сравнивать шрамы и последний час дымил как паровоз, пытаясь спрятаться за завесой дыма.

– Полковник?

Он передал бутылку Урсуле:

– Прошу прощения. Я пропускаю ход. Ваша очередь, фройляйн.

– Вы должны сказать хоть что-нибудь, полковник. Что угодно.

– Не сейчас, – отказался он. – Говорите вы.

Урсула положила руку на бутылку.

– Если бы не война… я бы все еще была замужем. У меня могли быть дети. Я бы все еще преподавала в Рюгене. Я бы не потеряла брата. Если бы не война, мне не пришлось бы идти пешком по замерзшему морю.

– Вы убегали от нас? – встрял Кутов.

Урсула кивнула.

Он засмеялся:

– Думаете, англичане будут обращаться с вами лучше!

Урсула взглянула на русского:

– Да.

– Они не пережили того, что пережили мы, – сказал Кутов. Еордость того, кто пострадал больше всех, вышла наконец наружу.

– Есть вещи, которые даже война не оправдывает, полковник. Что бы вы ни пережили.

– Продолжайте, фрау Паулюс, – сказал Зигель.

– Если бы не война, мне бы не пришлось идти пешком от Рюгена до Гамбурга. И видеть… каким жестоким может быть человек. И каким… добрым.