Последнее дело Холмса
Шрифт:
– Неужели вы и впрямь так глубоко вжились в своего персонажа? – спросил он.
– Я сживался с ним пятнадцать лет. Десятки раз перечитывал все романы и рассказы. Хороший способ постичь характер героя. Почти все, что вы услышали сейчас, не является плодом моих собственных умозаключений.
– Как-то грустно это прозвучало. Вы недовольны?
– О-о, нет, что вы! Доволен. Я получил большое удовольствие, но с другой стороны – закоснел в этом персонаже. И боюсь, меня знают и помнят только по этой роли.
– Нет, отчего же? Я вот помню и
– Красивая. Застенчивая. Чувствительней сейсмографа.
– А правда ли, что она, как истая шведка, любит крепкие напитки?
– Она пьет водку так, словно это пиво.
Я отвечал немного рассеянно, потому что внимание мое отвлекла та самая англичанка, которую я давеча приметил в ресторане. Она появилась на террасе в сопровождении Жерара, они о чем-то расспрашивали Эвангелию. Дама заметно нервничала.
– Очень приятно, что вы помните мои фильмы, – сказал я.
– Шерлока Холмса играли и продолжают играть многие, но с вами не сравнится никто.
– Только не думайте, что это очень уж радует того, кто играл и роли классического репертуара, – ответил я не без горечи. – Тридцать две роли в семнадцати драмах Шекспира, два десятка фильмов, где я воплощал другие образы… Все это кануло в Лету. Всех поглотил великий сыщик.
Я развел руками, безропотно приемля свой удел, и снова взглянул на англичанку. Она села у самой двери, словно в ожидании чего-то. Жерар как будто старался успокоить ее. Я увидел, как Эвангелия пересекла террасу и спустилась по лесенке в сад, примыкавший к отельному пляжу.
– А что вы тут делаете? – спросил я, вновь уделив внимание своему собеседнику.
Он ответил без экивоков и без утайки. Оказался почти случайно, по завершении романа с несчастливым концом. Его возлюбленная, замужняя дама, впав в ярость из-за того, что он не одобрил ее намерения развестись, решила с ним порвать. И вот два дня назад, после бурной ночи, полной упреков и споров, он собрал чемоданы и попросил погрузить их на паром. Ему повезло: он попал на последний, как оказалось, рейс на Утакос, перед тем как из-за шторма всякое сообщение было прервано. Ждать следующего у него уже не было времени.
– Вы, надо думать, холосты, – предположил я.
– К счастью.
– И чем заняты?
– Пишу романы.
– Ах вот как?! Быть может, я читал что-нибудь ваше.
– Вряд ли. Это низкопробные романчики – детективы или вестерны, – которые выходят в Испании и в Латинской Америке. За исключением одного короткого рассказа, их не переводили. Пишу под двумя псевдонимами – Фрэнк Финнеган и Фокс Грик. – С видом сообщника он прижмурил глаз. – Как вам?
Я улыбнулся:
– И кто же пишет про Дикий Запад?
– Грик, разумеется.
– Подумать только… Я впечатлен.
Он весело расхохотался:
– Не уверен, что вы это всерьез. Но знаете, у меня очень недурно получается.
– Нет, я говорю искренне. С романами из жизни ковбоев и индейцев я не очень хорошо знаком, но мне всегда было интересно, как устроены детективы. Я читал и перечитывал их немало – в эпоху Холмса, разумеется, – и разных авторов.
– Даже перечитывали?
Мой собеседник явно был польщен. Я весело подтвердил:
– Если не считать титанов-классиков, эти книги – единственное, что стоит читать по два раза.
– Понимаю. Первый раз – чтобы разгадать тайну, а второй – чтобы понять, как она возникла. Вы это имеете в виду?
– Именно это. И сильней всего меня восхищает повествовательное мастерство обмана.
Он кивнул, явно обрадовавшись:
– Мне нравится ваш взгляд, потому что вы совершенно правы. В хороших романах с тайной отгадка на виду с самого начала.
– Но при этом припрятана, – уточнил я.
– Совершенно верно. Вы, должно быть, замечательный читатель.
Я скромно потупился – ну, насколько может позволить себе актер. Скромность никогда не бывает чрезмерна.
– Приличный, – ответил я. – На то есть биографические причины. От участия в этих фильмах у меня появились кое-какие привычки.
– Это чудесно! – Он смотрел на меня с восхищением. – Сам Хопалонг Бэзил собственной персоной…
– Так или иначе, мне кажется, что для сочинения детективов нужна виртуозная литературная техника.
Он неопределенно пожал плечами:
– Пожалуй, тут важней другое – умение отказаться от того, что принято называть «серьезная литература».
Я поднял брови:
– Мне кажется, вы несправедливы.
– Рад, что вы это сказали, потому что «Преступление и наказание» или «Убийство Роджера Экройда» относятся к числу безусловных литературных шедевров. Однако в классических детективах, где описывается расследование, психологическая глубина – скорее недостаток, чем достоинство, порок, а не добродетель: страсть, любовь и ненависть оказываются чем-то чрезмерным и лишним. Да, лишним, потому что, работая в этом жанре, писатель должен поступиться определенными принципами литературы и сосредоточиться на другом… Вы меня понимаете?
– Вроде бы.
– В детективе сложность человеческой натуры – это всего лишь двигатель сюжетной интриги, и, стало быть, она должна побуждать к работе разум и чувство читателя.
– А вам удаются запутанные интриги?
– Да не очень… Читающая публика сейчас не очень требовательна. Во времена «проблемных романов» дело обстояло иначе: там было больше размышлений, чем действия. Говорю в прошедшем времени, потому что сейчас это вышло из моды: бесчисленные последователи Конан Дойла обесценили этот жанр, а войны лишили нас остатков невинности.