Последнее дело Коршуна

Пеунов Вадим Константинович

— Прошу пана майора взять меня на суд того мардера, — поставила она условие перед майором.

Сергей Петрович временно стал гражданским следователем. В его обязанности входило разобраться в делах Дубовой, научиться на все события смотреть ее глазами.

Во время работы Наливайко постепенно сближался с теми людьми, которые раньше окружали Нину Владимировну. Особенно его интересовали двое из них: помощник прокурора Данилин и следователь Валуев, которые были с Дубовой в селе Грабове.

Сергей Петрович накапливал «мелочи», которые

должны были еще глубже раскрыть духовный мир Нины Владимировны.

Но «мелочи» давались с трудом. Во время многочисленных бесед со знакомыми Нины Владимировны Наливайко обратил внимание на то, что эти люди ничего не знали о личной жизни Дубовой. «Нина Владимировна? О, это замечательный, душевный человек». «Дубовая? Талантливый следователь. Написала диссертацию». «Авторитетный депутат. Чуткий товарищ». Все это хорошо, похвально. Но это только часть ее жизни. А где душа женщины? Кто же скажет о сокровенных думах Нины Владимировны? О том, кого она любила, кто ей был безразличен, кого ненавидела?

Однажды Данилин сказал майору:

— Поговорите об этом с Валуевым. Леонид Алексеевич был к Дубовой неравнодушен. Но что-то у них не ладилось. После ее смерти он ходит сам не свой.

Валуев и раньше интересовал майора. Это был второй человек, который видел Дубовую незадолго до смерти и мог подметить особенности в ее поведении, в ее настроении. При официальной беседе он отвечал старательно, толково. Но этого было недостаточно.

Необходимо было вызвать его на откровенный разговор. Майор заинтересовался наклонностями Валуева. В областной библиотеке Леонид Алексеевич считался одним из самых активных читателей. Сослуживцы утверждали, что он увлекается живописью, но своих работ никому не показывает. При случае Валуев не прочь был сыграть в шахматы.

Однажды майор вместе с Валуевым ездили в Волковский район по вопросу работы одной из сельских потребительских коопераций. Заночевать пришлось в деревне. Сергей Петрович знал, что вечером будет свободное время, и прихватил из сельского клуба шахматы.

Поужинали. Приветливая хозяйка постелила гостям соломы на широкой раздвижной лавке — бамбетле, накрыла ее рядном — простыней из домотканного суровья и, пожелав доброй ночи, оставила следователей одних.

— Партию в шахматы, Леонид Алексеевич? — предложил Наливайко.

— Можно, — согласился тот.

Сели. Сергей Петрович расставил шахматы, спросил:

— Вы какими любите играть? Или будем тянуть жребий?

Леонид Алексеевич снял с доски по пешке и предложил майору «выбирать».

Майор был уверен в своей победе. Шахматами, как и боксом, он увлекался с детства. Играл много и охотно. Когда-то у него был третий разряд, но случалось обыгрывать и второразрядников.

Сергею Петровичу достались белые. Он начал игру самым обычным ходом: пешкой от короля. Валуев, почти не задумываясь, повторил ход. Майор выдвинул пешку по линии ферзя. Его противник тоже.

— Ну, Леонид Алексеевич, с такой тактикой

я с вами разделаюсь быстро, — подытожил майор результаты третьего хода, который Валуев опять скопировал.

Валуев улыбнулся, но промолчал. Неожиданно он пожертвовал пешку на своем ферзевом фланге. Сергей Петрович, не задумываясь, принял жертву и… через четыре хода раскаялся. Валуев своим ферзем ворвался в его правый фланг и начал разгром. На двадцать седьмом ходу Наливайко ужаснулся:

— Мат! Непростительное зазнайство с моей стороны.

— Переиграем? — предложил Леонид Алексеевич.

— Переиграем.

Вторую партию Сергей Петрович играл очень осторожно. Подолгу обдумывал ходы. Валуев его не торопил. Играли они часа полтора кряду, не проронив почти ни слова.

— Ничья, — зафиксировал майор. — Жаль. Значит, я остался в долгу. Вы, Леонид Алексеевич, оказывается, неплохо играете.

— Не всегда. Сегодня мне везло. Не унывайте, Сергей Петрович, отыграетесь в следующий раз.

Погасили лампу, легли спать. В хате было не особенно тепло. На одеяло накинули шинель и пальто. Прижались друг к другу спинами, по-солдатски, стараясь согреться. При малейшем движении похрустывала свежая солома. Сквозь замороженные одинарные окна едва пробивался тусклый свет декабрьской ночи.

— Леонид Алексеевич, вы спите?

— Нет. Думаю.

— О чем?

— О Нине Владимировне.

— Я тоже о ней думаю. У меня из головы не выходит: почему почти никто из сослуживцев толком не может рассказать о ее личной жизни, о ее мыслях, чаяниях.

— Я… может быть, знал ее чуточку лучше, чем другие сотрудники. Если у нее были радости, она ими делилась с ближними. Радости, даже чужие, всегда ободряют человека. Горе… она скрывала. Старалась справиться с ним в одиночку. А ее личная жизнь за последнее время… была лишена радости.

Валуев умолк. Должно быть, он сказал все, что хотел сказать. Но для майора этот разговор сулил многое. Сергей Петрович повернулся лицом к соседу по койке. Шинель сползла, для того, чтобы ее поднять, пришлось нагнуться. Струя холодного воздуха ворвалась под одеяло.

— Пожалела хозяйка дровишек, — посетовал майор.

— Нет. Просто она зимой не живет в этой комнате. Натопила ради нас. А разве холодное помещение с первой топки нагреешь?

— И то может быть, — согласился Наливайко. — Леонид Алексеевич, а почему ты думаешь, что личная жизнь Дубовой была неудачной?

— Теперь уже все равно… можно и сказать. Я Нину Владимировну любил. Она это знала и, кажется, капельку сочувствовала. По временам мне даже казалось, что я для нее тоже небезразличен, и если бы не Дробот… — Валуев приподнялся на локте, не замечая, что спине сразу стало холодно. — Может быть, и от ревности… Но этого человека я всегда недолюбливал. Есть в нем что-то нахальное и вместе с тем змеиное…

«Дробот! — подумал майор. — Как только заговорят о Дубовой, обязательно вспомнят и Дробота».