Последнее дело Коршуна
Шрифт:
«Оказывается, Вероника Антоновна была права!» — вспомнил полковник письмо Калинович к подруге Софье.
— И любит его?
— Как безумная. На все готова. Не видит, что он прохвост… Попользуется и бросит, тогда от срама хоть в могилу заживо.
— Что же… он ей деньги дает? Покупает подарки?
— Было и такое. Как старый купец любовнице, приносил. Но я запретила. Сказала, что из дома совсем уйду, если еще увижу. Но вот совсем развести их не смогла. Не сумела. Уж больно она влюбилась, — как бы извиняясь за свою слабость, дрогнувшим голосом докончила мать. — Но на
Теперь Иванилову необходимо было проведать Куреневу в Лобанове.
Директор курорта произвел на Аркадия Илларионовича неприятное впечатление. У Сидорова было перевязано лицо, будто бы ему на левую щеку наложили согревающий компресс. В его чрезмерной предупредительности было что-то угодливое, скользкое.
Познакомившись с документами на имя Куреневой (путевка, история болезни и т. д.), Иванилов попросил:
— Пригласите сюда Куреневу.
Зиночка в это время, ни о чем не подозревая, готовилась улизнуть «в самоволку», как принято было на курорте называть отлучки в село.
Она торопилась к Виталию. Он куда-то уезжал, и они не виделись целых пять дней. Зиночка собиралась порадовать его тем, что за эти дни побывала в Пылкове и отнесла его письмо по тому адресу, который он дал ей заучить. А самое главное… Зиночка соскучилась по своему Виталию…
Но вошла дежурная и разбила все ее планы.
— Куреневу вызывает к себе директор.
«Неужели Виталий опять куда-нибудь уехал?»
Когда Зиночка отворила тяжелую дверь в кабинет, то без труда узнала полковника Иванилова, хотя он был в гражданском костюме. «Зачем он приехал?» — екнуло у нее сердце.
— Здравствуйте, Зинаида Платоновна, — приветствовал ее Аркадий Илларионович.
— Здравствуйте.
Полковник обратил внимание на то, что на свежем когда-то личике этой девушки теперь легли широкие синеватые круги, а вокруг зеленых прищуренных глаз застыла легкая зыбь морщин.
— Люди на курорте поправляются, а вы худеете, — заметил он.
— Мне и нужно похудеть, товарищ полковник, а то я так растолстела, что самой стыдно было на себя глянуть.
После пятиминутного разговора, в котором Сидоров принял самое деятельное участие, полковник пригласил Зиночку прогуляться:
— Все отдыхают после обеда, и нас никто не потревожит. А у меня есть к вам два-три незначительных вопроса.
У Зиночки похолодело в груди: «А как же Виталий! Он будет меня ждать!»
— Пойдемте, — ответила она сдержанно, — я только оденусь.
Через минутку Зиночка вышла на широкое крыльцо. Полковник ждал ее, прислонившись к одной из колонн, которые поддерживали веранду. Он взял женщину под руку и повел по липовой аллее, которая, несмотря на свой зимний вид, продолжала оставаться величественной. Снег запорошил ветки, придавил их своей блестящей красотой, и они слегка пригнулись. С дерева на дерево порхали мохнатые воробьи и длиннохвостые сороки. Садясь
— Зинаида Платоновна, для вас, должно быть, не секрет, что я пришел к вам поговорить о Нине Владимировне Дубовой.
— Но я же, товарищ полковник, ничего не знаю.
— Совершенно верно. Но нам сейчас о Нине Владимировне важно знать все. Даже мелочи. А вам Виталий Андреевич, наверное, много рассказывал о ней.
— Очень много, — обрадовалась Зиночка, что хоть чем-то может помочь в большом и важном деле.
— Виталий Андреевич мог бы нам сейчас оказать неоценимую услугу, если бы не уехал.
Зиночка готова была крикнуть: «Здесь он! Здесь, только позовите!» Но, вспомнив строжайший наказ Виталия при любых обстоятельствах молчать о его местопребывании, прикусила язык.
От внимания полковника не ускользнуло ее замешательство, и он воспользовался им.
— А вам Виталий Андреевич что пишет?
— Мне? Н-нет… Он мне не пишет. А что?
— К слову пришлось. Будьте добры, Зинаида Платоновна, припомните праздничный вечер до мельчайших подробностей, начиная со сборов и кончая возвращением.
— За мной приехал Виталий Андреевич с нашими работниками. Я собралась, и мы поехали…
— Нет, Зинаида Платоновна. Подробней. Как вы приготовлялись, как к вам пришли, как вы из дома выходили. Все, все. Вплоть до ваших мыслей и жестов приехавших.
Они медленно шли вдоль величественной аллеи, которая была присыпана тонким слоем снега. Под ним лежали морская галька и гравий. По временам нога попадала на плоский камень и соскальзывала вместе со снегом. Зиночка от волнения плохо следила за тем, куда ступает, и поэтому несколько раз спотыкалась и оступалась.
Пересилив себя, она вновь начала рассказ.
— Когда в дверь постучали, я была еще неодета и убежала из кухни в комнату. Отворила мама. Потом… потом… я вышла в кухню. Вероника Антоновна разговаривала с мамой, а Виталий Андреевич и Сергейчук курили. Я надела пальто, и все вместе пошли к машине.
— Расскажите, Зинаида Платоновна, во что вы были одеты и как одевались.
Это еще больше озадачило Зиночку, и она неуверенно начала:
— На мне было серое шелковое платье. На ногах капрон и лаковые туфли. Виталий Андреевич помог мне надеть вот это пальто, что на мне сейчас. На голову я сама накинула вязаную косынку. Потом вышли.
— И уехали? — переспросил полковник.
Память Зиночки цепко держала все подробности памятного вечера.
— Нет, мы уехали не сразу. Был дождь, и Виталий Андреевич посоветовал мне взять боты.
— И вы надели?
— Да. А потом совсем уехали.
Иванилов оглянулся и кивнул спутнице на ближайшую скамейку:
— Присядем, Зинаида Платоновна. Говорят, в ногах правды нет.
Усевшись, она продолжала:
— На вечере мы танцевали, пели. Потом Виталий Андреевич рассказывал о том, как бежал из плена и попал в отряд к Нине Владимировне. Это она его спасла. Потом опять танцевали, до самого утра.