Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер
Шрифт:
Подскочил и хозяин, склонившись перед ним в почтительном поклоне, сочтя обладателя столь зверской рожи и устрашающего клыка, за старшего.
— Хлеб, маслины, жареное мясо буйвола…
— … И две пары жареных цыплят, — грубым голосом прибавил Азазелло, заметив умоляющие глаза Бегемота, — да, два больших кувшина фалернского вина… Нет, три кувшина, — поправился рыжий здоровяк, опять же, обратив внимание на сделавшуюся плаксивой, усатую морду кота.
— Да, смотри, чтоб вино было неразбавленным, — грозно
В харчевню, тем временем, зашел еще один посетитель. Высокий, тощий, в просторной, но короткой, серой хламиде, подпоясанной пеньковой веревкой, из-под которой торчали костлявые ноги в рыжих истрепанных сандалиях. Своим обликом он напоминал, сидящего на вершине скалы и высматривающего добычу стервятника. Длинный хрящеватый нос, глубоко посаженные округлые глаза и совершенно лысая голова, покрытая круглой выцветшей шапочкой, наподобие ермолки, усугубляли это впечатление. В руке его был небольшой, весьма потертый кожаный мешок.
Осмотревшись по сторонам и покрутив своим веретенообразным носом, обладатель кожаного мешка двинулся прямиком к столу, за которым собиралась отужинать неразлучная троица.
Как раз, в этот момент хозяин харчевни брякнул перед ними три тяжелых кувшина, которые он принес в охапке. Сидевший унылым филином кот, немедленно оживился, перемахнул хвост на другую сторону и ловко ухватил один из кувшинов двумя лапами, заранее облизываясь маленьким розовым язычком. Фагот и Азазелло потянулись к своим кувшинам.
— Братья, — остановившись перед ними немым укором, начал надтреснутым голосом вечного оратора человек с мешком, — я смотрю на вас и вижу чистые светлые души…
Азазелло и Бегемот приникли к своим кувшинам. Фагот же заинтересованно оборотился к говорящему, очевидно признав себя невинной и незамаранной темными пятнами душой и отставил пока в сторону глиняный сосуд с вином.
Человек с мешком тотчас оживился и простер к нему руки, сунув поклажу за пазуху. Речь его была вдохновенной и выразительной.
— … и только Солнце, встающее над нами поутру и, пугающее ежедневно жалких человеческих тварей своим закатом, определяет наше бытие… — голос речистого пришельца сорвался на пронзительный визг, от которого поморщились даже некоторые бывалые моряки, сидящие в таверне, — … лишь негаснущее ослепительное Солнце дает всему жизнь и благоденствие…
Кот, давно закаливший свой слух кошачьими концертами, никак не реагировал на изменения тембра и грыз уже крылышко цыпленка, принесенного расторопным хозяином.
— На бесптичье и коршун — соловей, — лишь буркнул он неслышно, с хрустом разгрызая косточку.
— … и является нашим единственным богом… — на самой высокой ноте визжал оратор, воздевая руки к воображаемому светилу — и нашим единственным спасением…
Тут не выдержал и Фагот, казавшийся благодарным
Оратор поперхнулся и затих, судорожно заглатывая воздух ртом выдернутой из воды рыбы и вращая, еще более округлившимися, глазами.
— В чем смысл твоего велеречивого обращения к нам, — несколько витиевато, своим жиденьким тенорком вопросил его Фагот, — ты хочешь обратить нас в свою веру?
— … души и всего лишь пожертвовать на строительство храма один медный асс, — с трудом откликнулась жертва железного фаготовского пальца, глотательными беззвучными движениями рта, начисто съевшая начало предложения, и пронырливым движением выдернула из-за пазухи кожаный мешок, спрятанный туда на время воздевания рук.
— Вот тебе монета и брызгай отсюда, мушиный помет! — Азазелло свирепо обнажил желтоватый клык и швырнул на пол денарий.
Поклонник солнца схватил монету на лету и благодарно поклонился, бросив, однако, исподтишка недобрый и внимательный взгляд, незамеченный друзьями. Он сунул серебряную монету в мешок и отступил вглубь харчевни, где подсел за чей-то стол, но своего внимания к щедрым посетителям не утратил. Не торопясь, пережевывая скудные гороховые лепешки и запивая их козьим молоком из глиняной кружки, он время от времени бросал на них косые взгляды, стараясь, вместе с тем, оставаться неприметным. Иногда неудавшийся оратор водил по сторонам своим длинным носом и что-то бормотал.
— Ессей — представитель религии солнечного культа, ее служители отрицают рабство и жертвоприношения, поклоняются… — просветил сокувшинников кот, не разжимая рта и неслышно для окружающих, — но, определенно, ненатуральный… ненатуральный.
Друзья согласно склонили головы.
— Обожаю закусывать фалернское жареными цыплятами, — тихо и жизнерадостно продолжил кот, похрустывая косточками третьего цыпленка, — но натолкнулся на усмешливо покривившийся рот Фагота и, без всякого перехода, предположил, — но не разбавил ли вино лукавый хозяин?
Его вид стал критически настроенным, а усатая морда исполнилась негодованием.
Фагот, забывший о своем кувшине из-за речистого ессея, немедленно проверил гипотезу кота и поперхнулся, — конечно же, разбавил толстый плут. Но, где же он?
Будто услышав призыв, хозяин засеменил к ним своими толстыми ножками.
— Еще вина? — его шельмоватые заплывшие глазки хитро щурились, а объемистый живот непрерывно колыхался и булькал.
Фагот встал во весь свой нескладный рост и навис над толстяком.