Последнее искушение Христа
Шрифт:
Иисус подошел к нему и уселся рядом. Лежавший на полу Иуда открыл глаза, а Матфей занял свое место у светильника, держа наготове тростинку. Но Иисус молча смотрел, как огонь пожирает дрова, и слушал, как рядом тяжело дышит почтенный раввин, словно все еще пребывая в пути.
Тем временем почтенная Саломея готовила раввину постель. Он был уже стар, поэтому постель и подушка должны быть мягкими. Рядом Саломея поставила небольшой кувшин с водой, чтобы ночью он мог утолить жажду. А почтенный Зеведей, увидав, что новому гостю нет до него дела, взял палицу и отправился к Ионе, желая побыть в человеческом обществе, поскольку его собственный дом превратился в львиное логово.
Иисус и раввин сидели молча. Обоим им было хорошо известно, что слова никогда не способны облегчить сердце человеческое, утешить его. Ничто не нарушало тишины. Они молчали. Время шло. Матфей уснул с тростинкой в руке; Зеведей, наговорившись всласть, возвратился и улегся рядом со своей старухой. Наступила полночь. Раввин тоже вдоволь насытился молчанием и поднялся.
– Вечером мы уже поговорили кое о чем, а об остальном поговорим завтра! – тихо сказал он и, устало волоча ноги, поплелся к постели.
Солнце встало, взошло на небо, уже близился полдень, а почтенный раввин все не мог открыть глаза. Иисус отправился на озеро, поговорил с рыбаками, затем сел в лодку к Ионе, чтобы помочь ему ловить рыбу. А Иуда слонялся в одиночестве, словно пастуший пес.
Почтенная Саломея склонилась к раввину – послушать, дышит ли он еще. Раввин дышал. «Слава Богу, – прошептала Саломея. – Он еще жив». Она хотела было уйти, но тут раввин открыл глаза, увидел склонившуюся над ним женщину, понял все и улыбнулся:
– Не бойся, матушка Саломея, я не умер. Я еще не могу умереть.
– Мы уже стары, – строго ответила почтенная Саломея. – Мы оба уже состарились, удалились от людей и приблизились к Богу. – Никто не может знать, когда придет его час. Грех нам говорить: Я еще не могу умереть».
– Я еще не могу умереть, матушка Саломея, – настойчиво повторил раввин. – Бог Израиля дал мне слово: «Ты не умрешь, Симеон, не увидав Мессии!»
И сказав это, он вдруг оторопело выпучил глаза: а что если он уже видел Мессию?! Что если это был Иисус?! Что если видение на Кармиле было видением от Бога? В таком случае пришел его час! Он покрылся холодным потом, не зная, что делать – радоваться или рыдать. Душа его ликовала: «Пришел Мессия!» Нет, дряхлое тело не желало умирать… Он с трудом поднялся, поплелся к порогу, уселся там на солнышке и погрузился в раздумья.
Под вечер Иисус возвратился, изнемогая от усталости. Весь день он рыбачил вместе с почтенным Ионой, лодка до самых краев наполнилась уловом, почтенный Иона был очень доволен и открыл уж было рот, желая сказать что-то, но передумал. Он стоял, увязая по колени в трепещущей рыбе, смотрел на Иисуса и смеялся.
В тот же вечер ученики воротились из окрестных селений, уселись вокруг Иисуса и принялись рассказывать о том, что видели и что сделали. Понизив голос, чтобы внушить страх, они возвещали крестьянам и рыбакам о наступлении Дня Господня, но те слушали спокойно, занимаясь починкой сетей или прополкой грядок на огороде, и только изредка покачивали головой, говоря: «Посмотрим… Посмотрим…» И переводили разговор на другое.
За такими вот беседами и застали их три апостола. Молчаливо сидевший в стороне Иуда, глянув на них, не мог удержаться от смеха:
– Ну и вид же у вас, апостолы! Поколотили вас на славу, горемычные!
И, действительно, правый глаз Петра затек и слезился, щеки Иоанна были в царапинах и крови, а Иаков хромал.
– Учитель, – простонал Петр. – От слова Божьего одни только неприятности, да еще какие!
Все
– Задали нам жару, – продолжал Петр, которому не терпелось рассказать обо всем, чтобы разом покончить с делом. – Поначалу мы пошли было каждый своим путем, но затем испугались оставаться в одиночестве, снова собрались все втроем и принялись возвещать. Я поднимался на камень или влезал на дерево где-нибудь посреди сельской площади, хлопал в ладоши или же свистел, заложив пальцы в рот, и народ сходился к нам. Если было много женщин, речь держал Иоанн – потому и щеки его все в царапинах. Если было много мужчин, говорил своим тяжелым, низким голосом Иаков, а когда речь его становилась слишком уж резкой, слово брал я. О чем мы говорили? О том же, что и ты, но в ответ вам летели гнилые овощи да ругань, потому как мы якобы несли им крушение мира. Нам задавали трепку: женщины – ногтями, мужчины – кулаками, и вот полюбуйтесь на наш плачевный вид!
Иуда расхохотался, но Иисус строго взглянул на него, заставив дерзкие уста умолкнуть.
– Я знал, что посылаю вас, словно агнцев к волкам, – сказал Иисус. – Я знал, что вас подвергнут оскорблениям, забросают камнями, назовут безнравственными за то, что вы ополчились на безнравственность, возведут на вас лживые обвинения, будто вы желаете разрушить веру, семью и отечество, потому что вера наша более чиста, дом наш более просторен, а отечество наше – вся вселенная! Затяните потуже пояса, товарищи, попрощайтесь с хлебом, весельем да беспечностью – мы отправляемся на войну!
Нафанаил встревоженно глянул на Филиппа, но тот кивнул ему, словно говоря: «Не бойся, он говорит так, чтобы испытать нас…»
Раввин снова улегся на свою постель, потому что очень устал, но разум его напряженно работал, он все видел и слышал. Раввин уже принял решение и был спокоен. Некий глас звучал внутри него. Глас, исходивший от него же самого или же от Бога? А может быть от обоих? Глас этот приказывал: «Следуй за ним повсюду, Симеон!»
Петр уж было снова открыл рот, собираясь сказать еще что-то, но Иисус простер руку и велел:
– Довольно!
Он поднялся с места. Пред его мысленным взором возник Иерусалим. Яростный, весь в крови, доведенный, до края отчаяния, откуда и начинается надежда. Капернаум исчез, а вместе с ним исчезли, добрые рыбаки и землепашцы. Геннисаретское озеро утонуло внутри него. Дом почтенного Зеведея стал тесен, его четыре стены сжались, подступили к Иисусу, стали давить на него. Он подошел к двери и распахнул ее настежь.
К чему сидеть здесь, есть, пить и греться у очага, который каждый вечер растапливают женщины, подающие ему на стол и обед и ужин? К чему заниматься рыбной ловлей? Разве так можно спасти мир? Не позор ли это? Он вышел во двор. От распустившихся деревьев веял теплый ветерок, звезды легли ожерельем на плечи и на шею ночи, а под ногами у него вздрагивала земля, словно несметное множество ртов припалок груди ее.
Иисус обратил лицо к югу, в сторону святого Иерусалима, словно прислушиваясь, словно пытаясь разглядеть во мраке его суровое, сплошь покрытое окровавленными камнями лицо. И когда, охваченный Страстным желанием и отчаянием, он мысленно устремился через горы и Долины к святому городу, вдруг что-то дрогнуло, и во дворе, под покрытым разбухшими почками деревом показалась огромная тень. И тут же в темном, еще более темном, чем сама ночь, воздухе – потому он и смог разглядеть ее – появилась его исполинская спутница, и в спокойствии ночном он отчетливо услышал ее глубокое дыхание. Он не испугался: за столько времени он уже привык к ее дыханию. Он ждал.