Последнее отступление
Шрифт:
— Горе нам, несчастным! — Слезы поползли по ее щекам.
Дети прижались к ней, притихли. Самый маленький, Насык, захныкал.
— Ты чего? — похолодев от предчувствия беды, спросил Дамба.
— Лама нашел в священных книгах страшную запись. На нашу землю придут пожиратели детей…
— Ну, еще когда-то придут… — раздраженно буркнул Дамба. Она не дала ему говорить:
— Уже пришли. Это большевики. Лама сказал, что дети останутся только у тех, кто прольет нечистую кровь… Дамба, спаси детей от гибели.
— Замолчи! Кто тебе это сказал?
— Лама говорил людям.
— Не
Жена опять всхлипнула, запричитала:
— Ой-ой, пропадем мы с таким отцом.
— Не реви! — Дамба вскочил, толкнул кулаком в ее сгорбленную спину. На разные голоса заплакали ребятишки.
Дамба вышел из юрты. Линялой клочковатой шкурой расстилалась степь. Дул ветер. По степи катились шары хамхула. Иногда шары цеплялись за голые ветки золотарника, останавливались. Новый порыв ветра срывал их и гнал дальше.
9
Шабаганца — старуха (бурят.).
Подтянув кушак, Дамба быстро пошел к дому Дылыкова.
Еши, увидев его возбужденные глаза, изменился в лице и попятился от дверей, быстро спрашивая:
— Ты что? Ты что?
— Поеду, чтобы вам сдохнуть! — крикнул Дамба, сорвал с головы шапку и бросил ее в угол.
— Поедешь?! Ай, как хорошо! — Еши вынул из-за кушака свою серебряную трубку с табаком.
— На, кури, Дамба. Табак у меня хороший. А я схожу за Цыдыпом.
Дамба набил трубку, высек кремнем искру, запалил кусочек трута и прикурил. Затягиваясь едким дымом, он смотрел на тонкие узоры, выбитые на серебре трубки. Работа Дугара Нимаева. Может быть, не сюда, а к Дугару надо было идти? Забыть обиду, нанесенную его сыном. Сейчас не время для ссор с друзьями.
Но он не пойдет к Дугару Нимаеву. И его сын, и сам Дугар много говорят о русских Советах. У них затуманились мозги. Он не будет слушать ни Дугара, ни Еши. Сам во всем разберется, сам разглядит, где огонек правды, где едкий дым лжи. Он поедет в город. Еши нужно оружие — ему тоже нужно оружие, А куда стрелять, покажет время.
В избу вошли Цыдып и Еши. Цыдып похлопал Дамбу по плечу.
— Молодец! С такими, как ты, мы развернемся. Большевики побегут с бурятской земли быстрее, чем крысы из горящего амбара. Поедешь в город, Дамба, сейчас. Надо спешить. Пара лошадей уже ждет тебя. В городе найдешь Доржитарова. Все остальное он сделает сам. Как видишь, тебе остается немногое — привезти оружие. Но будь осторожен. Попадешься большевикам — не помилуют, с живого шкуру сдерут, — стращал Цыдып.
— Нечего пугать меня, не маленький, — перебил его Дамба. — Что передать Доржитарову?
— Вот это, — Еши подал запечатанный конверт. — Здесь все написано. Пусть он даст подробный ответ на все вопросы. Попроси, чтобы приехал сюда сам.
Вышли на улицу. У крыльца стояла пара лошадей, запряженных в легкий на рессорах ходок. В ходке лежало сено, мешок с овсом.
— Сейчас тебе принесут хлеба, мяса и кирпич чая на дорогу, — сказал Еши, отвязывая от
— Масло! — Затем подмигнул и достал из мешка половину жареного бараньего задка: — Мясо! И хлеб еще тут есть.
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Дамба. Он никак не мог отделаться от чувства, что делает неладное.
Кивнув головой Еши и Цыдыпу, он сел на ходок и шагом поехал к себе. Остановился против дверей, взял мешок и вошел в юрту.
— Еду в город, — ответил он на молчаливый вопрос жены. — А ну-ка, ребята, идите сюда. Берите ложки.
Дамба усадил детей прямо на полу, постелив выделанную шкуру. Раскрыл и поставил перед ними туесок с маслом. Потом подумал и вынул мясо, положил его рядом с туеском.
— Ешьте!
— Зачем в город? — спросила жена.
— По делу, — уклончиво ответил Дамба.
— Где мясо, масло взял?
— На дороге нашел, — усмехнулся Дамба, — прямо у нашей юрты.
Дамба ласково погладил ребятишек по черным головкам:
— Баяртэ! [10]
Жена вышла провожать. Она стояла на пороге юрты, прикрыв ладонью глаза, до тех пор, пока повозка не скрылась за холмом. Женщина опустила руку, вздохнула, посмотрела еще раз на дорогу, ведущую в город, где она никогда не была, и вернулась в юрту.
10
— До свидания.
Там она села на пол, поджав под себя ноги, и стала мять в руках выкисшую овчину. Ребятишки наелись и теперь играли в углу на рваном войлоке. Насык, толстый коротышка, переваливаясь на кривых ногах, подошел к двери, нажал на нее и вывалился за порог. Мать вскочила и бросилась поднимать сына.
— Эх ты, малыш, рано еще на улицу, — услышала она знакомый голос и увидела Базара, подхватившего ее сына на руки. — Ну, чего кричишь? Кричать не надо, ты же пастух будущий, а пастухи не плачут, малый. — Базар поставил мальчика на пол. — Дамбы разве нет дома?
— Нету, в город уехал.
— Когда?
— Да вот только что.
— Тьфу, черт возьми, не мог я пораньше приехать! А он не сердится на меня, не знаешь?
— Не знаю. Ничего не говорил. Ходил беда сердитый. Все молчал, думал. Днем думал, ночью думал, даже лицо желтым стало.
— А зачем он в город уехал?
— Не знаю, Базар. Ничего он мне не говорит. Пошел к Еши — вернулся на паре лошадей. Ребятишкам мяса принес, масла. Скажи, Базар, а это правда, что большевики людей едят?
— Ерунда. Так говоришь, он уехал на лошадях Еши? Эх, Дамба, Дамба.
— На лошадях Еши. Две лошади, игреневая и саврасая, с белой звездочкой на лбу. А скажи, Базар, детишек в лесу можно спрятать?
— Зачем их прятать? Ты что выдумала? — Базар внимательно посмотрел на женщину.
— Большевики — пожиратели бурятских детей.
— Ты с ума сошла! Кто тебе это сказал?
— Люди говорят.
— Врут, а вы, бабье пустоголовое, слушаете. Какие большевики пожиратели? Разве я пожиратель? Я — большевик.