Последнее прибежище негодяя
Шрифт:
Алла Юрьевна великолепно держалась, отметил он тут же про себя. Если бы не спутавшиеся пряди испорченной прически, не измявшаяся канареечного цвета блузка и юбка в пятнах, приобретенных, видимо, уже в камере, никто бы не сказал, что женщина испытывает глубокое душевное потрясение. Взгляд ее по-прежнему оставался властным, подбородок держался высоко. Пальцы, которые она тут же сплела в замок, уложив их на обшарпанный стол привычным начальствующим жестом, не дрожали.
– Хорошо держитесь, Алла Юрьевна, – похвалил ее Данилов с ядовитой ухмылкой. –
Она промолчала, не поменяла позы и взгляда.
– Вам предъявили обвинение?
Молчание.
– Вы знаете, за что задержаны?
Молчание.
– Хорошо, тогда я вам скажу. – Взгляд Данилова сделался холодным и колючим. – Вас подозревают в покушении на убийство гражданина Горячева.
– Чушь! – зло выплюнула, даже не сказала она.
– А также в убийстве, возможно и непреднамеренном, еще двух человек. Савельев Геннадий Степанович и ваша секретарша Софья были отравлены ядом, который вы подсыпали в кофе, в ваш кофе.
– Чушь! – уже менее уверенно, но так же зло выпалила Соседова.
– Ах, Алла Юрьевна, Алла Юрьевна! Ну что вы в самом деле упорствуете? Нам же с вами прекрасно известно, что все было именно так.
– Доказать сможете? – Ее посиневшие от гнева губы разъехались в разные стороны, видимо, она попыталась улыбнуться.
– А как же! Столько доказательств у нас, наверное, еще ни по одному делу не было! Слава богу, Горячев жив!
– Он жив?! – удивленно воскликнула она. Лицо ее исказила гримаса отвращения, боли и страха.
– Да, он жив. Вы поторопились вызвать сотрудников полиции. Надо было доехать до дома, убедиться, что отравленный вами любовник в самом деле валяется в луже собственных рвотных масс. А вы что же сделали? Эх, Алла Юрьевна, Алла Юрьевна, излишняя самонадеянность, она ведь до хорошего не доводит, так ведь?
Она промолчала, впервые опустив голову.
– Видимо, вы так долго занимали кресло руководителя, так долго властвовали над людьми, так привыкли к их беспрекословному подчинению, что перестали быть осторожной. Так?
– Нет, не так, – хриплым голосом отозвалась она, расплела пальцы. Они чуть подрагивали, когда погладили драную поверхность стола. – Просто… просто не хотела долго находиться возле Сашкиного трупа. Думаю, пока полиция доедет, я с ума сойду от ужаса.
– Когда яд ему насыпали куда? В яблочный сок?
– Да, – кивнула она едва заметно.
– Страшно вам не было? А вот находиться подле творения рук ваших – это страшно! Как-то нелогично. И цинично даже, я бы сказал!
Данилову стала противна эта крупная тетка в изляпанных мятых одеждах, изо всех сил старающаяся теперь вызвать в нем сочувствие. Он не мог сочувствовать ее безжалостной душе, погубившей двух невинных человек и собирающейся погубить третьего. Не мог восхищаться ее холодным разумом. И уж, конечно, не мог ее жалеть.
– Знаете, я вам не верю. Думаю, что вы просто привыкли все делать быстро и решительно. Вы не привыкли тратить время и терять его на ожидание полиции сочли неприемлемым. Пока-то они доедут!..
Она промолчала.
– Вам надо было все сделать быстро. И со спокойной душой, с чувством выполненного долга лечь спать. А утром доложить вашим партнерам, не желающим видеть вас в кресле руководителя после слияния, что кандидатура Заломова не может быть утверждена. Он где? Правильно! Под следствием! По подозрению в убийстве вашего юриста. Да и кажется, зама и секретаршу тоже он отравил… Как цинично, Алла Юрьевна! Как безжалостно… Вы же женщина!
Она так резко вскинула голову, что в спине у нее что-то щелкнуло. Данилов отчетливо услышал щелчок. Ее сузившиеся глаза совершенно потонули в пышных морщинах. Лицо превратилось в одутловатую сизую маску.
– Женщина? – просипела она, и пальцы ее сжались в крепкие кулаки. – Женщина? А кто, кто и когда видел во мне женщину? Кто? Отвечу вам, гражданин следователь: никто и никогда! Руководитель, надзиратель, денежный мешок, мегера! Все, что угодно, но не женщина! Я понимала, я не красавица. Но таких, как я, много! Почему же? Почему?! Почему у них есть мужья, дети? Почему я была лишена всего этого?!
Данилов по-прежнему не сочувствовал. Он вот тоже одинок, хотя далеко не урод. Как раз наоборот, женщинам он нравится. И Мишин Игорек ему даже немного завидует, но он одинок даже при всех своих достоинствах. И от этого не стал гадким и опасным. Он, во всяком случае, на это надеется.
– Женщина… Я не просто любила Васю… Я обожала его, боготворила его! – вдруг произнесла Соседова, широко распахнув глаза и взглянув на Данилова с болью. – Я долгие годы работала с ним бок о бок, и никто, даже он, не подозревал, что я его люблю! Сильно… Безнадежно… Но меня утешало, что у него семья. Что я не имею права. И тут вдруг…
– Он бросает свою жену в угоду молодой девчонке? – подсказал Данилов.
– Да! Он бросает жену, с которой прожил долгие годы, и сходится с этой дрянью! – стиснула зубы Соседова. – Мало этого, наши партнеры вдруг возжелали видеть в кресле генерального именно его! Пунктик у них насчет бабы руководителя, видите ли! Вот если, говорят, он откажется, тогда уж…
Мощная грудная клетка Соседовой ходила ходуном. Желтый шелк вдувался и опадал. Речь была проникновенной, страстной, но глаза странно оставались сухими и жесткими.
– И тогда вы решили, что должны избавиться от него, так?
– Ой, ну зачем так? – сморщила она лицо-маску. – Я решила в какой-то момент, что время для мести идеально и… и сотворила то, что сотворила.
– Для мести? Вы хотите сказать, что мстили ему? – Данилов недоверчиво покрутил головой. – Не расчищали себе дорогу на пути к успеху, а мстили чисто по-бабски?!