Последнее приключение Флинкса
Шрифт:
Флинкс распрямил спину. Тогда он был совсем еще мальцом, к тому же ужасно застенчивым. Возможно, в нем и до сих пор сохранилось что-то мальчишеское, но вот застенчивости поубавилось. Да и внешне он уже далеко не подросток. И как раз это не давало ему покоя. Флинкс опасался любых изменений в своем организме, поскольку не мог с уверенностью сказать, являются ли они результатом естественного развития или же его противоестественного рождения.
Взять, например, рост. Флинкс выяснил, что для большинства молодых людей считается нормальным достичь предела роста к семнадцати-восемнадцати годам. Он же достиг своего предела к пятнадцати, а затем его рост будто заморозили. И вот теперь, совсем неожиданно и неизвестно, по какой причине, он за двенадцать месяцев
Проблема состояла в том, что ему теперь трудно было оставаться незаметным. Он все меньше ощущал себя подростком и все больше мужчиной. А когда ребенок превращается в мужчину, разве это не означает, что он должен иметь обо всем свое мнение? Но Флинкс обнаружил, что бывают случаи, когда он еще более оказывается сбитым с толку, нежели в шестнадцать лет, причем это касалось не одних только женщин.
Уж если кто и имел право на сумятицу в мыслях, так это Филип Линкс, урожденный Флинкс. Вот если бы речь шла о нормальном сознании в нормальной голове! Нет, уж лучше постоянно чувствовать себя сбитым с толку, чем испуганным. Ему пока что удавалось удерживать страх на задворках сознания, в самых темных его уголках. Он был не способен понять, что именно этот страх и эта сумятица в мыслях мешают его общению с представительницами противоположного пола. Он знал только то, что устал.
Вот если бы где-нибудь поблизости оказались Бран Дзе-Мэллори или же Трузензузекс, чтобы просветить его! Флинкс сильно тосковал по ним, гадая, куда их сейчас занесло, что они замышляют и какие загадки пытаются разгадать их на редкость прозорливые умы. Из того, что ему было известно, можно было достоверно предположить, что их уже нет в живых. При этой мысли Флинкс содрогнулся.
Нет, невозможно. Эти двое бессмертны. Каждый из них — исполин, чьи дух и природный ум слились в прочнейший сплав, составные части которого дополняли и усиливали друг друга в неразрывном единстве.
«Они имеют право жить, как им хочется, — сказал он себе в тысячный раз, — каждый из них хозяин своей судьбы».
Разве можно требовать от них, чтобы они выкраивали время на обучение какого-то странного юнца не от мира сего, пусть даже показавшегося им забавным.
Привыкший с детства полагаться на самого себя, Флинкс, став взрослым, разумеется, мог действовать только так. Кому, как не ему самому придется искать ответы на вопросы? И кто сказал, что он не справится? Уж ему-то прекрасно известно, что в некоторых вещах он превзошел остальных.
«А они неплохо смоделировали меня, эти врачи-пренатологи», — с горечью подумал он.
Горстка самонадеянных мужчин и женщин, для которых ДНК была не более, чем игрушкой. Чего, собственно, они надеялись достичь, создавая его и еще несколько его собратьев по экспериментам с зародышами? Интересно, стали бы они сейчас гордиться им или же их постигло бы разочарование, как это бывало в большинстве случаев? А может быть, он вызвал бы в них одно лишь голое любопытство, не затронув никаких душевных струн?
Все подобные размышления носили чисто умозрительный характер. Ведь его создатели были либо мертвы, либо подверглись удалению памяти.
А тем временем результат их трудов приготовился строить собственную судьбу, стараясь при этом привлекать к себе поменьше внимания и ни от кого не зависеть. К тому времени он уже исколесил изрядную часть Содружества в попытках отыскать своих естественных родителей. Ему удалось установить, что его матери нет в живых, а личность отца была окутана плотной завесой таинственности и всяких домыслов.
В течение нескольких лет желание докопаться до истины гнало его все дальше и дальше. Теперь же это стало ему безразлично. Если и суждено ему когда-либо узнать правду о своих предках, то ее наверняка придется выуживать из какой-нибудь
И все же Флинкс считал, что ему повезло. Правда, из-за своих непредсказуемых дарований он часто оказывался в переделках, но они же нередко и помогали ему выпутываться из сложных ситуаций. А еще ему посчастливилось встретить несколько примечательных личностей: Бран Дзе-Мэллори и Трузензузекса, Лорен Уолдер и ряд других, чуть менее привлекательных. А еще были уджурриане. Флинкс поймал себя на том, что ему до сих пор интересно, как у них идут дела с прокладкой тоннелей. А раса Аанн с ее бесконечными кознями против транксо-человеческого союза! Они вечно ищут слабое место и, притаившись, наблюдают за действиями Содружества, чтобы в моменты слабости и нерешительности расширить зону собственного влияния. Мысли Флинкса сбивались в какую-то бесформенную массу, и он ничего не мог с этим поделать. «Ползунок» большей частью шел самостоятельно, поэтому Флинкс, выполнив то, ради чего и явился сюда, мог расслабиться и облегченно вздохнуть. Он легко представил себя этаким таинственным отшельником, какие издавна встречались на торговых векторах. Герой-одиночка, колесящий по просторам Содружества на своем замечательном корабле, построенном для него уджуррианами, и заглядывающий время от времени в самые дальние пограничные места.
«Учитель» — это имя дали кораблю явно не в его честь. И вот парадокс — чем больше он познавал, тем больше ощущал себя недоучкой.
Трузензузекс назвал бы это признаком возрастающей зрелости. Флинкс был учеником, а не учителем. И все вокруг казалось ему достойным изучения: народы и планеты, цивилизации и отдельные личности.
Иногда ему открывались по крупицам величайшие загадки. Абаламахаламатандре оказался вовсе не одиноким представителем некоей древней расы, а биомеханическим ключом для запуска чудовищного устройства. Или Кранг — супероружие давно канувших в небытие Тар-Айимов, чьи странные механоментальные пертурбации вот уже долгие годы эхом отзывались в его мозгу. Как много он уже видел, а сколько миров еще ждали своего часа! А сколько еще предстоит понять!
Да, разум — это тяжкое бремя.
Неожиданно мысли его оборвались. Он отпустил акселератор, и «ползунок» замер на месте. Пип резко вздернула голову, а Поскребыш нервно захлопал крылышками, стоило лишь Флинксу сжать ладонями виски. Приступы головной боли становились все более невыносимыми. Они давно мучили его, но за последний год превратились в постоянного спутника, давая о себе знать несколько раз в месяц.
Вот еще причина, чтобы избегать стабильных отношений. Ведь не исключено, что в самые мрачные моменты жизни он окажется всего-навсего результатом тупикового эксперимента, а Флинксу меньше всего на свете хотелось тащить за собой в бездну кого-нибудь еще. Просто ему повезло продержаться чуть дольше, чем остальным.
Постепенно в глазах Флинкса перестали плясать огненные пятна. Он сделал долгий надрывный вздох и выпрямился. С ним явно что-то творилось. Какие-то перемены происходили внутри его черепа, и он был не властен над ними, совсем как диспетчерская башня космопорта, которая не в состоянии перехватить угнанный «шаттл». Может быть, плюнуть ему на прародителей? Мерзавцы! Кто, скажите, дал им право превращать не родившееся дитя в игрушку для генетиков?
Но что поделать? Разве может он прийти в крупное медицинское учреждение и как ни в чем ни бывало потребовать полного освидетельствования, обосновав свою просьбу тем, что якобы является плодом преступного сообщества бесстыдных евгенистов, навечно запятнавших себя несмываемым позором. С другой стороны, Флинкс допускал, что просто предрасположен к головной боли. После такой мысли он попытался улыбнуться. Вот будет смеху, если окажется, что все его страхи беспочвенны, а единственная причина страданий — переход от юношества к зрелости. Это было бы просто здорово, но слишком уж маловероятно.