Последнее слово девятого калибра
Шрифт:
Струге жив?! Не – «мусора убиты», а – «Струге жив»?! Баварцев пошел на попятную?! Даже каждое из этих известий могло переломать все дальнейшие планы! Но они сыплются на голову одновременно!
Струге жив, Ремизов, мать его, жив. И сейчас еще где-то болтается, как отвязанный конь, Чиркаш. Выходит так, что неделю назад Михаил Юльевич приехал в Москву, чтобы перебить в городе всю столичную милицию. А сейчас еще и Баварцев решил пойти на попятную. Вот и надейся на этих фраеров-юристов. Ну, последнее еще можно исправить. Баварцев силен в знании закона? Значит, он должен точно знать, что теперь он в Мрянск, плюнув на него, Лисса, уже не вернется.
Михаил Юльевич спокойно выслушал покаяние Баварцева до конца, а потом вдруг спросил:
– Слушай, Баварцев, ты крещеный?
– Я
– Во-о-он ты как запел?.. – Лисс оскалился. – Трагедия, говоришь… А ведь я тогда тебя предупреждал, чем все это может закончиться. И ты очень хорошо знал, на что идешь! Ты, шкура, хорош только тогда, когда твой личный зад не горит. Нет, мой дорогой Сергей Львович! Ты меня врасплох не застал! Я знал, что рано или поздно такой разговор может состояться. И я знал, что ты попробуешь в самом жарком месте спрыгнуть с подножки. Я зна-а-а-ал! Поэтому и сидел в этом номере, изображая юриста – что, кстати, получилось не хуже, чем у тебя! Сейчас каждый, товарищ Баварцев, должен отыграть свою роль до конца, чтобы потом не возникло ни малейшего желания распустить слюни перед прокурорами и не поплыть «по голубой воде»! Напрягаться, собирать волю в кулак, чтобы потом, по чистой случайности и безответственности, даже во сне не проговориться! Это наше общее дело, Баварцев, кровное! Кровью вы все у меня и помазались! Как братья! Так вот слушай, мой дорогой католик! Теперь ты будешь со мной в радости и горе, болезни и здравии! На Канарах и в «хате», в говне и благополучии. Куда ты собрался? За кордон? А что тебя там ждет? Полисмены у трапа. И российский суд. Давай, езжай. Только зачем за границу ездить? Поезжай сюда и чеши к Выходцеву – это тот следак, что дело Феклистова расследует. Он тебе и подскажет, что делать дальше.
Лисс отключил связь. Он точно знал, что звонок повторится. И дождался.
– Лисс, я все прекрасно понимаю. В чем-то ты, конечно, прав. Я, безусловно, грешен. И за все свои слабости мне придется отвечать. Только почему ты решил, что я повязан с тобой кровью?
– Слушай, орел… Ты там случайно не в компании мусоров в наушниках сидишь?
– Я еще не сошел с ума. За это можешь не беспокоиться. Ты стрелял в номере в судью, а теперь почему-то этим пугаешь меня. А я не знал об этом совершенно ничего! И жил в Мрянске, под подпиской о невыезде! И это подтвердит кто угодно, Лисс.
– Ах ты, сука лживая! Побежали все в разные стороны, как тараканы!.. – Лисс оторвался от телефона и бросил взгляд куда-то в окно. – Жалко, что я эту жадную тварь не раздавил еще в Мрянске…
– Я надеюсь, вы не обо мне, Михаил Юльевич? – раздалось в трубке.
– Упаси бог! Что вы… Как вы могли подумать? В отношении вас я мыслю совершенно иными категориями. Я вот, к примеру, сейчас думаю следующим образом: что мне лучше сделать – юристу-паскуде язык отрезать или его семье кишки выпустить?
– Ты не тронешь семью, скотина!!!
Яростный голос Баварцева звучал все тоньше и смешнее по мере того, как Лисс удалял телефон от головы.
Заместитель директора тракторостроительного завода продолжал что-то кричать в трубку даже тогда, когда Михаил Юльевич, уже совершенно забыв о Сергее Львовиче, сказал:
– Интересно, на что он надеется?
– Может, он с ментами мировую заключил? Или, пока в Мрянске тырсился, в Верховном суде заточился?
Пропуская вопросы Саши мимо ушей, Михаил Юльевич выдохнул:
– Вот крыса какая хитрая, а! Ну никому нельзя верить. Даже себе.
И отключил от телефона питание.
Глава 7
Доехав на троллейбусе до Вознесенского переулка, Ремизов сошел и тут же растворился в толпе. В Мрянске с наступлением выходных улицы пустеют. В столице же, к великой радости впервые оказавшегося в ней Комика, все тротуары, наоборот, заполнились людьми. Ремизов зашел в первый же попавшийся бар и заказал пиво. Сидя за столиком, он пересчитал деньги и с разочарованием убедился, что их хватит на неделю самой скромной
Отхлебнув из стакана пену, Ремизов подумал и успокоился. Сейчас началась большая буча. Органы ищут крайнего. Лисс не в счет. Показывать пальцем на Комика он не станет, даже если его начнут рвать на части. За организацию заказных убийств судьи сейчас дают столько же, а то и чуть больше, чем за исполнение. Если же Лисс признается в убийстве судьи и начнет торг за минимальный срок, то есть сообщит мусорам, кого и когда убирал с дороги палач его сообщества по кличке Комик, да еще подскажет, как его побыстрее можно найти, то где у него гарантия того, что Комик не начнет пакостить аналогичным же образом?
– Никакой гарантии… – пробормотал Ремизов, попивая «Эфес пилснер». – Абсолютно никакой.
Нужно вычислить слабое звено. Кто у нас сегодня самый слабый игрок? Самый слабый игрок в этом туре – Сергей. В смысле – Львович. С этим согласны все члены команды. Кто тянет ее на дно? Он.
Шухер, наступления которого так боялся Лисс, случился. За судьбу мероприятия в целом и своем долевом участии Комик уже не задумывался. Это все позади, под обломками дома, разрушенного Лиссом. Неужели нельзя было просто сказать – «Игорек, Ремизов ты мой дорогой! Меня Феклистов что-то беспокоит. Так беспокоит, что плачу, когда писаю. На тебе десять «тонн» баксов – донесешь? – и попроси Феклистова меня не нервировать!»
И Ремизов бы донес и попросил бы, и рези Михаила Юльевича вылечил.
Ремизов находился в растерянности. Ничего лучшего, кроме мыслей о ликвидации Лисса, Беса и Баварцева, ему в голову не приходило. Комик понимал, что когда единственным выходом остается убийство, значит, дело швах. Начался гон, остановить который ни он, ни его оппоненты не в силах. Тем не менее Ремизов понимал и другое. Пока живы все трое перечисленные, покоя ему не будет. Свое отношение к Лиссу он уже продемонстрировал в Филях. Такое не прощается, за такое казнят. И ментам в таких случаях жертву не «сливают». Уже хорошо. Вот и определился основной источник повышенной опасности – Баварцев. Однако то, что в понятиях у Лисса, остается без малейших понятий у Баварцева. Слабовольный стряпчий способен лишь считать в Мрянске наворованные им деньги и покупать жене золотые цацки. Этому от органов дознания таить нечего. Его понятия – «чем больше сдашь, тем лучше».
– Представляю, как он расстарается… – прохрипел Ремизов, поднимая подбородок и вливая в себя остатки пива.
– Что вы сказали? – рядом возник официант.
– Я сказал: «Повтори».
План действий прост. Снимать со счета деньги и валить в теплые края. Пусть поднятая волна разольется по песку и в него же впитается. Если не удастся решить вопросы с братвой в Мрянске, что его там может задержать? Городов, подобных Мрянску, в стране много. И примет Игоря Ремизова любой из них. На худой конец, можно пристроиться в Чечне. Документы, слава богу, в порядке. Ремизов вспомнил свою частную командировку в Ичкерию шестилетней давности. На третий же день, оказавшись в плену, он быстренько договорился с «братьями-чеченами» и сосватался в ряды защитников свободной республики. Правда, в доказательство своей верности пришлось сделать одну малоприятную вещь. Его заставили отрезать голову пленному солдатику. Его действия крупным планом «брала» видеокамера, поэтому пришлось все делать быстро и резко. Однако проклятые «чехи» не успокоились и заставили закатить голову в землянку. Там сидел какой-то русский офицер-мент. Его чечены собирались поменять баш на баш на какого-то братка из своего тейпа. Поменяли…