Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945
Шрифт:
– Германия испытывает затруднения.
– Боюсь, что это так. Только все должно идти своим чередом, а? Пойдемте со мной, Хенн. Сегодня я нахожусь в шоковом состоянии. Теперь, когда я услышал вашу точку зрения, я не хочу больше видеть то, что происходит здесь. Мы отправимся в штабную столовую в Риме.
Я с улыбкой двинулся за ним. Вечер не мог быть более «шикарным». Я был окружен генералами и штабными офицерами, которые дискутировали и вели беседы. Их аргументы были строго логичными и очень убедительными. Главная тема разговора: наша неудача в Априлии.
Как младший офицер, я умирал от скуки. Время от времени я вставлял
Наконец ко мне подошел один из офицеров и спросил:
– Вы новый офицер наземного наведения, не так ли?
– Да.
– И как вам эта работа?
– Я предпочитаю кабину моего «Мессершмитта» блиндажу своего наблюдательного пункта.
– Я весьма охотно верю в это. Летать гораздо легче. Хотя не берите это в голову. Вы узнали, как идут дела внизу, в то время как вы там наверху играете в героев. Вопрос в том, будет ли это продолжаться, мой мальчик. Честь и слава пехоте. Она главная опора вооруженных сил. Вы видели это сами. Хорошо, так держать. Так держать.
Оберст-лейтенант ушел весьма довольный. Он принадлежал к «главной опоре вооруженных сил» и имел много общего с унтер-офицером, которого я видел покидающим линию фронта.
Часом позже я покинул столовую со своим оберстом. В дверях он спросил меня:
– Вы получили удовольствие, Хенн?
– Я хотел бы вернуться в свою группу и летать.
– Я вполне понимаю вас. Подождите несколько дней, пока я не найду кого-нибудь вам на замену.
– Спасибо, герр оберст.
Глава 14 НОВОСТИ ИЗ ДОМА
Когда я присоединился к своей группе, то обнаружил, что там все было вверх дном.
– Мы готовимся к переброске, – сказал Зиги, – но не знаем куда.
– В любом случае фактически в Европе нет такого угла, над которым бы я не летал, так что это заботит меня меньше всего.
Мы упаковали свои чемоданы и ждали. Однажды вечером я включил радиоприемник, чтобы послушать новости. В них была все та же избитая, хорошо маскировавшая ситуацию формулировка: «Гражданское население понесло некоторые потери…»
Я, должно быть, был очень бледен, когда сидел около приемника.
– Прошлой ночью досталось именно моему городу, Зиги.
– Что ты собираешься делать?
– Попробую позвонить туда.
– Ты же знаешь, что это не имеет смысла.
– Я все равно попытаюсь.
Из столовой я пошел в телефонную будку, надеясь, по крайней мере, дозвониться до ближайшего к Аугсбургу аэродрома. Сначала я связался с оберстом из Рока-ди-Папа и попросил разрешения воспользоваться штабной линией связи Рим – Мюнхен. Я получил согласие. Из Мюнхена я смог соединиться с аэродромом в Аугсбурге. Оператор ответила, и я назвал ей номер своей группы. Девушка согласилась сообщить мне некоторую информацию.
– Со вчерашней ночи город до сих пор в пожарах. Ходить по нему нельзя, поскольку все улицы перегорожены. Только пожарным и гражданской обороне разрешается пересекать ограждения.
– Все так плохо?
– Здесь, в десяти километрах, мы чувствуем запах гари.
– Какие кварталы пострадали больше всего?
– Центр и восточные предместья. Где вы живете?
– Рядом с собором.
– Боже мой!
Это восклицание, произнесенное полушепотом, вероятно, предназначалось для ее коллег, но я, в Тускании, услышал его.
– Что происходит
Тишина.
– Пожалуйста, скажите мне.
Запинающийся голос ответил:
– Лейтенант, я думаю, что там не осталось камня на камне.
После того, что сказала девушка, я повесил трубку. На следующий день я опять позвонил ей и попросил, чтобы она набрала номер моего домашнего телефона и сообщила мне, если связь снова работает. Она пообещала и повесила трубку. Я не смог дозвониться ни на другой день, ни в течение нескольких следующих дней. Мы все еще ждали приказ о переброске, и я боялся не дождаться известий из Аугсбурга до того, как мы покинем Тусканию.
Во время этого ожидания мысли у меня были самые мрачные.
Однажды, когда мы были с Зиги наедине, я спросил его:
– Что мы можем сделать с происходящим? К чему это сведется в целом?
– Это очень просто, старик. В следующий раз, когда ты встретишь в воздухе четырехмоторный бомбардировщик, то тарань его. Тогда ты будешь совершенно уверен в том, что он не сможет сбросить никаких бомб на твой родной город.
– Ты говоришь ерунду. Что ты делаешь, когда играешь в карты и не имеешь никаких козырей? Ты сбрасываешь карты. Парни же, управляющие этой войной, делают строго противоположное. Они продолжают играть до конца. А кто заплатит за ущерб? Не они, конечно, а ты и я. Положение когда-нибудь изменится в нашу пользу? Я спрашиваю тебя. Что мы делаем сейчас? Приблизительно каждый полдень, когда появляются «Крепости», мы очищаем аэродром и бежим в укрытия. Почему? Чтобы не рисковать. Та же самая история была и в Трапани. Они [139] надоели до смерти историями о своем секретном оружии, пытаясь поднять наш моральный дух. Но в действительности плацдармы, наступления и превосходство в воздухе были в руках противника. Большие «ящики» с их ковровыми бомбардировками, истребители, которые всегда опережают нас, «Мустанги» и «Тандерболты» – это реальность. А что мы можем противопоставить им? Ничего, кроме болтовни. Зиги, подумай о пустых стульях вокруг столов в столовой и скажи мне, это реальность или нет.
139
Автор имеет в виду высшее военное и политическое руководство Третьего рейха.
– Ты видишь ситуацию в черном свете.
– Если ты окажешься прав, то, как только эта война закончится, я подарю тебе то, что ты захочешь. Если бы Герберт был жив, то он, конечно, нашел бы какой-нибудь правдоподобный ответ. Но я не могу найти его. Я упорно пытался. Нет никакого ответа.
– Старик должен был дать тебе отпуск. Ты бы вернулся в хорошем настроении.
– Воодушевленный бомбами? В этот момент я должен был бы гнить в общей могиле.
– Не говори подобной ерунды.
– Хорошо, Зиги, ты знаешь, что мы здесь в течение долгого времени не делали ничего, только разговаривали. Пустая болтовня, говорю я тебе, пустая болтовня. Я не верю ни одному слову, которые они говорят нам.
– Это то, в чем я тебя упрекаю. Вера может сдвинуть горы, ты же знаешь.
– Не смеши меня. Я никогда не видел сделанное ею. В любом случае одно точно – ты не можешь одной верой сбивать «Крепости».
– Что же известно относительно нашего секретного оружия, которое должно появиться со дня на день?