Последнее танго в Бруклине
Шрифт:
– Может, на неделе и займемся, а? – Милт явно затеял какую-то проказу. – Вы как, Бренда, не против?
– Что вы, что вы, – с готовностью согласилась Бренда.
– Квартира у вас необыкновенная и кухня – просто мечта, – тараторила Сара, – а уж готовите вы… всем на зависть!
– У меня все рецепты Притикина собраны, – потупилась Бренда.
– А это что за рецепты такие? – спросил Милт, не переставая жевать.
– Понимаете, там почти не допускаются жиры и натрий сведен к минимуму – так мужу прописали, когда он заболел, вот я все и делала по этим рецептам.
– Но вы за ним ухаживали прекрасно, Бренда, – кинулась с утешениями Сара и добавила, как бы ни к кому не обращаясь: – Святая женщина!
– Это уж точно, – выдавил из себя Бен с приклеенной улыбочкой. В жизни у него не было такого тоскливого дня рождения.
Лекция продолжалась целый час, но Эллен не слышала ни слова. Хотя тема оказалась важная – этика в биологических опытах, – все равно не могла она себя заставить сосредоточиться. Просто сидела рядом с Голди вся в мыслях о своем. Интересно, дошло уже до Бена ее письмо к дню рождения? Хорошо, если да. Хотя могло и так получиться, что достала письмо из ящика Мэрион, а она еще возьмет и выбросит его. Хотя нет, не настолько она чудовище, что ни говори. И вообще, зря она так настроена против Мэрион, в конце концов, та просто делает то, что считает правильным для своего отца. Не в плену же он у собственной дочери, может поступать, как сочтет верным. Позвонить бы мог или письмо написать, мог бы даже заехать к ней и поговорить. Но Бен ведь такой, решил – и все. Захлопнув за собой дверь, стучаться в нее не станет.
Захлопали в зале, и она сообразила, что лекция закончена. Все поднялись на ноги, потягиваясь и болтая. Она тоже встала, осмотрелась. Заметила, что с нее не сводит глаз Рихард. Улыбнулся ей, приветливо помахал.
Голди двинула ей локтем под бок.
– Вот что, подруга драгоценная, давай пошевеливайся. Мне в операционную пора.
– А кофе потом?
– Потом, – и Голди заспешила по коридору.
В дверях Эллен услышала за своей спиной знакомый голос.
– Скорее в библиотеку, а?
– Именно так, Рихард.
– Можно провожу немножко по коридору?
Эллен пробормотала что-то вроде «если хочешь», «смотри, а то я и сама», думая, что Рихарда оттолкнет ее неприветливость, но он словно и не заметил тона, каким она ему ответила.
– А у меня хорошая новость, – весело начал он. – Издатель сегодня прислал финансовый отчет по данным из всех магазинов. Моя книга… – он помедлил, – да нет, наша книга идет просто замечательно.
– Рада слышать, – равнодушно произнесла Эллен.
– Через месяц они выпускают дешевое издание, в мягкой обложке.
– Отлично!
– Вот, пробный экземпляр прислали, – он вытащил книжку из кармана халата. Та же самая обложка, только сзади нет его фотографии, зато приводятся выдержки из рецензий, одна комплиментарнее другой.
– Очень симпатично выглядит, – Эллен говорила без всякого выражения, понимала это сама, но сделать с собой ничего не могла.
– Да, хорошо, что второе дешевое издание выходит, –
Они стояли у входа в библиотеку.
– Какой промах?
– А я уже исправил, это на третьей странице. – И, широко улыбнувшись, он отошел.
Она смотрела, как он шагает через холл, такой уверенный в себе, а потом открыла книжку. На странице три текста не было вообще, была только надпись чернилами «Эллен Риччо с благодарностью и самой неизменной нежностью».
Даже на Голди это произвело впечатление: она издала какой-то протяжный вздох, присвистнула и резюмировала:
– Да, у него, видать, и посейчас на тебя стоит.
– Ну перестань, Голди…
– Что «перестань»? Не стоит, что ли?
Эллен промолчала. Что толку спорить, Рихард дал ей недвусмысленно понять, что хотел бы все вернуть, восстановив их отношения. И не первый раз уже он это ей дает почувствовать.
– А что тут плохого, что у него на тебя стоит? – тянула свое Голди.
– Про Джину забыла, да? А я после этого никогда с ним не смогу, никогда…
– Вот что, драгоценная подруга, ну сорвался он разок, что дальше? Ты не забыла, сколько времени с того случая прошло? Год, больше? Вроде как хватит уже ему каяться, нет?
– Не спорю, он уже несколько раз извиняться приходил.
– Так чего еще-то? Ты где последний раз ангела видела, вот что мне скажи. Он все понял, не будет он больше, ну что, так ему теперь всю жизнь это твердить? А ведь сестра Кларита нас не зря учит, что «умение прощать от Бога» и все такое прочее.
– Ну как ты не поймешь, Голди, у меня такое состояние, что я никого не хочу видеть.
– Состояние, не состояние, кому до этого дело? Видишь ведь, он из кожи вон лезет, чтобы тебя трахнуть, ну так дай ему, вот и все.
– Ой, Голди, ну как ты можешь такое говорить!
– А я ничего такого и не говорю, это жизнь, к твоему сведению. И любой мужчина может ни с того ни с сего отмочить такое, что сам потом не поймет. Этот твой еще получше других будет. Да он с этих пересадок деньги ужас какие гребет. – Голди закатила глаза к потолку. – И кроме того, хочу тебе сообщить, что у нас все девочки считают его самым лучшим врачом во всей больнице.
Эллен кивнула. С этим и она не станет спорить.
– А я и больше скажу, – дожимала ее Голди. – По мне, так он один настоящий врач у нас и есть. Слыхала, что Файнберг учинил, нет? – По виду Голди было ясно, что дело какое-то скандальное.
– Нет, а что?
– Ты того парнишку еврейского помнишь, ну, в которого стрельнули?
– Хасида?
– Ага, хасида. Так вот, не повезло ему, скопытился.
– Слышала. Какой ужас!
– Да в том-то и ужас, что выходить его было можно. А наш Файнберг многоумный так увлекся, спереди пулю доставая, что сзади даже не посмотрел.
– Сзади?
– Ну конечно, его же сзади еще ножом пырнули, для верности. И крови из него вышло, уму непостижимо сколько, а этот дурак слепой ничего не увидел.