Последнее танго в Бруклине

Дуглас Кирк

Письмо ее? А где там сказано, что она хочет, чтобы они опять были вместе? Она просто поздравила его с днем рождения, сделав это небанально, как умеет она одна. Может, как раз и хотела ему деликатно объяснить: все, их история закончилась, – а он-то, дурак, решил, что она его назад зазывает.

Бен катил по Проспект-парк. Вот по этой улице они шли в тот первый вечер, когда познакомились в кино. Еще панки эти привязались, и он на нее произвел впечатление тем, как легко с ними справился. А потом поехали в кафе «Ла Фонтана», посидели там, так мило поговорили про всякое разное.

Он

остановился на светофоре. Тут надо направо, а то не выскочишь потом на магистраль. Что он делает, зачем же он снова на Проспект-парк выруливает? Хотя, что такого, он же назад к себе в Джерси не торопится.

Можно, правда, и по-другому это ее письмо воспринять. Ведь уже то важно, что не открытку она ему прислала, не пару строчек, а длинное письмо, сидела над ним, значит, думала, как начать. А ведь записки она ему оставляла совсем куцые, два-три слова, не больше. То есть в письмо ею немало вложено, уж это точно. Ну конечно, черт возьми, он все правильно понял сначала, она и в самом деле что-то очень важное ему хотела сообщить. А он испугался: вдруг это вовсе не то, чего он бы от нее ждал?

Ну вот, снова он на этом светофоре стоит, так что будем делать, сворачиваем, не сворачиваем?

Майкелсон не прикоснулся к коктейлю с желтком, но шардоне выпил целых два бокала. Милт его не удерживал. Что угодно, только пусть малость успокоится. А поесть Милт все равно поест в свое удовольствие, что бы ни случилось.

Он прикончил свой омлет по-орегонски и только собрался приступить к здоровенному куску пирога с сыром, как Майкелсон, поднявшись из-за стола, потребовал счет.

– Что за спешка, Ронни? Не на пожар ведь.

– Не могу на месте усидеть. Пошли.

– Ну, раз босс велит идти, надо идти. – Милт неохотно поднялся следом за Ронни. С тоской оглянулся на свой пирог, двинулся к выходу.

Само собой разумеется, в клинику они явились слишком рано. Спросили, где мистер Хасикава, выяснилось, что он у отца, там и доктор Хоуэрд – обычный осмотр.

– Говорил же я, надо было здесь с самого утра находиться, – тут же завел свое Майкелсон, – а теперь вот с Хоуэрдом еще объясняйся…

– Послушайте, Рон, мы же с вами не оперируем, верно? Я вообще не понимаю, зачем нам здесь торчать.

– Тихо вы. А как же иначе, надо ведь точно знать, что все прошло, как наметили.

– Вандерманн у нас спрашивать не станет, когда сердце подавать.

Выражение лица у Майкелсона, однако, было такое, словно он и убить может, а поскольку единственной потенциальной жертвой являлся сам Милт, то сразу сообразил: пора сбавить обороты, шеф уж слишком не в себе.

– Послушайте, Ронни, да хватит вам. Мне говорили, что, как только сердце новое поставят, пациент хоть прямо со стола может на танцы отправляться. Так что долго он тут не залежится, дня три-четыре, только и всего.

– Вы точно знаете? Так быстро?

– Совершенно точно. И недели не пройдет, как мы будем чай пить, стоя на коленях за тем столом. Заодно и денежки сосчитаем.

Майкелсон заметно просветлел.

«Любопытно, – подумал Милт, – что бы Рон сказал, видя, как служащие

агентства, усевшись на нормальные стулья, используют тот стол в конференц-зале как большую подставку для ног?»

Бену казалось, что машина сама катит, куда ей вздумается. Словно собака, приученная к каждодневным прогулкам, она выбрала путь, который они проделывали каждое воскресенье по утрам, и следовала теперь прямиком к Кони-Айленд. Он бездумно вертел руль. Вон и океан показался. Хорошо, а то у него нервы совсем расшатались, морской ветерок очень будет кстати.

Он пытался представить себе, как она сбегает по лестнице с платформы метро и, завидев его машину, – ну, как в тот дождливый день, – расцветает улыбкой.

«Извини, я не нарочно, – скажет он, – я в Джерси ехал, а надо через Веррацано, только эта проклятая машина совсем перестала меня слушаться, сворачивает, где захочет, и, пожалуйста, я вдруг оказываюсь на Кони-Айленд. Дай-ка сюда, коробку, Эллен, мне полезно тяжести носить, скорее форму верну».

И тогда она рассмеется, отдаст ему эту коробку с бутербродами и будет так, словно никуда он от нее не уходил.

Вон и сосисочная «Нейтан», всего в квартале отсюда. Уже потянуло запахом жарившегося мяса. Бен взглянул на часы. Половина десятого, не меньше. Слишком рано явился, Эллен обычно часам к одиннадцати сюда добирается. Ну и ладно, пока можно будет с Джелло то-се обсудить, а потом он ее встретит у турникета.

Предстоящая встреча ясно представилась ему. Он, как в мультике, надует щеки и скажет этим собачьим голосом: «Как дела, док?» То-то она изумится. А он опять, как в мультике: «Вы, док, кажется, раньше ушастым зайцем были?»

Ох, хорошо вовремя красный свет заметил; да он ведь почти уже и на месте.

Эта ее улыбка во все лицо! Коробка с бутербродами летит на землю, руки раскинуты, и он… Вдруг он так и оцепенел.

Прямо перед ним шагал по тротуару высокий красивый мужчина, которого он встречал и прежде, доктор Рихард Вандерманн. В руках у него медицинская сумочка, и направлялся он прямо к турникету.

Бен так и осел на сиденье, словно проколотый воздушный шар.

Он не заметил, что загорелся зеленый свет. Не слышал, как сзади нетерпеливо гудит грузовик. Просто он сидел в машине, совсем раздавленный, а тот, из обогнавшего его грузовика, высунулся и крикнул из окошка: «Размечтался, пердун старый!»

Глава XXII

Рихард толкнул турникет, с раздражением смахнул ржавчину, посыпавшуюся сзади на его плащ. Странное молчание стояло в этом чертоге бездомных, воздвигнутом из высохших сорняков. Словно никто еще не проснулся, только Колесико сидит у своей керосинки, кофе кипятит.

– А Джелло где? – поинтересовался Рихард.

Колесико, не говоря ни слова, кивнул, указав на скорченную, словно младенец во чреве, человеческую фигуру, издававшую громкий храп.

Рихард присел рядом на корточки, потряс спящего за плечо: «Вставать пора». Джелло пошевелился, из кармана его пиджака на Рихарда уставились влажные поблескивающие глазки Младшего. Он потряс Джелло энергичнее.