Последнее танго в Бруклине
Шрифт:
– А цветы привезли?
– Что?
– Я послала еще цветы, от нашей больничной часовни. У нас их много, даже слишком много, вы не находите?
А она еще удивилась, что мистер Карлуччи так расщедрился по части лилий. «Ой, сестра, какая вы славная!» – Эллен тут же раскаялась в том, что позволила себе думать о ней с неприязнью.
– Вот не знала, что вы с бюро договариваетесь, а то можно было бы и гроб от нас привезти.
– Что вы, сестра, такие хлопоты…
– Да никаких хлопот, перестаньте. Я так благодарна Господу за то, что мне выпало
– Нет, что вы, доктор Вандерманн вскрытий не делает.
– Но я сама встретила его в морге, и он готовил инструменты.
– Нет, вы что-то путаете, сестра, он же…
Эллен оборвала себя на полуслове, заметив Колесико и Профессора. Оба побрились, вымылись по этому случаю, хотя оставались все в тех же перепачканных лохмотьях. В окружающей их торжественной обстановке обоим было неуютно.
Она обняла их одного за другим: «Спасибо, что вы здесь».
Бен показался в дверях часовни Д как раз в ту минуту, когда молодой пухлощекий священник готовился произнести молитву перед десятком людей, стоявших у гроба.
Кое-кого из них он узнал: Голди, рядом с ней еще две женские фигуры в форме сестер, а вот сестра Кларита, и Колесико здесь с Профессором, и, само собой, Рихард. Он сидел рядом с Эллен, бледной, как белоснежная блузка, которой он на ней прежде не замечал. И хрупкой, такой хрупкой – просто куколка фарфоровая…
По всему его телу при виде Эллен – после стольких-то недель! – пробежала волна нежности, такой горячей, что на миг он чуть не потерял контроль над собой. Сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, прошел в помещение, уселся сзади. Попытался внимательно следить за словами священника: «Этот человек, который нас теперь покинул, оставался для нас тайной. Оставил ли он на земле жену, дочь, сына? Мы не знаем. Он решил, что будет лучше нас в это не посвящать, может быть, оттого что ему самому слишком больно было об этом думать.
Но о человеке, называвшем себя Джелло, мы твердо знаем вот что: по-своему он тоже хотел, чтобы его жизнь не прошла бесследно для людей. Возможно, после него не осталось материальных следов его земного пути, но осталась память, которой мы будем дорожить всегда.
Прошу вас, откройте свои Библии на страницах, где Евангелие от Луки, глава 6, стих 20…»
Он сделал паузу, пока все отыскивали нужное место, и Бен вдруг осознал, что тоже перелистывает страницы книги в переплете из искусственной кожи.
«Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие», – начал священник, а за ним шепотом повторяли слова все собравшиеся. Бен, отыскав нужную страницу, присоединился, перекрывая всех своим слишком звучным голосом: «Блаженные алчущие ныне, ибо насытитесь…»
Эллен обернулась. Они встретились глазами, на ее губах промелькнула тень улыбки. Бен улыбнулся ей в ответ. Видно было, что она безмерно рада его приходу, и душа Бена возликовала. Голос его так и звенел, когда он повторял вслед за священником:
Прочли еще молитву, сопровождаемую поистине ужасающей органной музыкой, и присутствующих пригласили обойти гроб, исполняя церемонию последнего прощания.
Они потянулись друг за другом медленной процессией, и тут ясно прозвучал чей-то громкий шепот. Этот врач, разумеется, подошел к Эллен, что-то ей говорит на ухо. Она кивает. Бен содрогнулся при виде его протянувшихся к щеке Эллен губ, но тут же обрадовался, что тот, наконец, уходит.
За доктором к выходу потянулись и все остальные, останавливаясь сказать два-три слова сочувствия Эллен. Никому не хотелось задерживаться здесь сверх того времени, которое абсолютно необходимо. Да и можно ли за это порицать?
Бен постарался оказаться самым последним в этой очереди. Тщательно продумал, что он скажет: «Эллен, я с тобой, я ведь понимаю, как тебе плохо». Нет, что-то уж очень бездушно получается. «Эллен, хочу разделить с тобой твое горе, ведь он был так тебе дорог». Еще хуже. А может, вот так: «Эллен, это просто ужасно…»
Боже мой, да вот же она, прямо перед ним. «Это так ужасно, Эллен…» – начал он, но слова застряли в горле. Она сделала шаг вперед, и ее руки сомкнулись у него на шее.
Они стояли так несколько минут, поддерживая друг друга, словно знали, что упадут, разомкнув объятие.
Наконец они отодвинулись друг от друга. Оба еле дышали от волнения.
– Как хорошо, что ты пришел, – ласково проговорила она.
– Я просто чуть с ума не сошел, увидев страничку с некрологом. Когда это случилось?
– В воскресенье утром.
– Надеюсь, он хоть не очень страдал.
– Нет, все случилось так быстро, так легко. Мне Рихард рассказал… Он был с Джелло, когда…
– Ах, так, значит, он все-таки был с Джелло!
– Ну да, и сделал все, чтобы его спасти, но было слишком поздно.
– Какой он заботливый. Не поленился на Кони-Айленд съездить, а ведь у него в тот день была трудная операция.
– Какая операция?
– Ну, ты читала про этого японского магната, который умер?
– Операция, японский магнат? Да нет, ты что-то путаешь.
– Вот и Милт то же самое мне говорил: не может быть, мол, чтобы Рихард в парк приезжал, ему надо было японца резать, пересадку сердца ему делать.
– Пересадку сердца? – она словно не понимала смысла самых обычных слов.
– Ну конечно. Милт точно знает, он сам при этом присутствовал.
Эллен смотрела прямо перед собой пустыми глазами.
– Что с тобой, Эллен, тебе нехорошо?
Она молчала. Просто не могла поверить тому, что только что услышала. Нет, это невозможно, абсолютно невозможно!
Отвернувшись от Бена, она медленными решительными шагами направилась к гробу. Трясущимися пальцами отстегнула галстук, раздвинула рубашку.
Эллен наклонилась над Джелло, и вдруг ее спину пронзила боль. Мигом перекинулась куда-то ближе к желудку, потом забилась в груди, сжала горло.